Ладонь вновь легла на холодный металл. Прикосновение возбудило, заставив вновь ощутить привычное желание – действовать, идти вперед и добиваться своего. Нет, не оружием, не спрятанным под пиджаком «бельгийцем» Browning M1906 и не старым «наганом» в поясной кобуре. Стрелять Ричарду Граю приходилось не слишком часто, но холодный металл самим своим присутствием упрощал задачу, прокладывая прямой путь и заставляя отступать врагов. Бывший штабс-капитан усмехнулся, вспомнив, как когда-то, в давние-давние годы, сомневался, сможет ли выстрелить в человека. Не в бою, когда враги кажутся ожившими ростовыми мишенями, а чтобы лицом к лицу. Достать оружие, посмотреть прямо в глаза…

Тогда у него был «наган», самый обычный, офицерский, двойного действия. Он уже успел потратить дюжину патронов, но так ни в кого и не попал.

– Девушка! Девушка, вы куда?

Даже не обернулась. Проскользнув вдоль стены к самому выходу из подворотни, попыталась шагнуть дальше, во двор, на рассыпанный и затоптанный в мокрую грязь уголь. Пули, словно только и ждали – ударили разом, кучно, выбивая из стен мокрую крошку. Девушка попятилась, оступилась, с трудом устояла на ногах.

…Два двора, побольше и поменьше, между ними – пятиэтажный доходный дом. Подворотня – и мы в подворотне. Были и ворота, от них уцелела одна створка, вторую вырвали напрочь. Мы с девушкой по разные стороны – слева она, справа я. Между нами – пять шагов и небольшая лужица…

Я прижался лицом к холодному влажному кирпичу, осторожно выглянул. Двор… Два тела лежат совсем рядом, шинель с зимней шапкой и короткое пальто при черном кепи. Чуть дальше, прямо в луже, мокнет мосинская «трехлинейка». Эти уже довоевались. Дальше еще кто-то…

Голову я успел убрать вовремя, ровно за секунду до очередного свинцового залпа. Пристрелялись! Неудивительно, бой идет с самого утра.

Краем глаза я заметил, что моя соседка вновь подбирается к выходу, прямиком под пули. Выглядела она странно, даже нелепо – черное длиннополое пальто, бархатная шапочка, похожая на укороченный тюрбан, большая матерчатая сумка на боку, а ко всему – очки-велосипед в тонкой стальной оправе. Курсистка с картины Ярошенко, зачем-то решившая погулять под пулями.

– Да стойте же вы!

Не послушалась, выглянула наружу, сделала первый шаг. Только сейчас я заметил нашитый на сумке Красный крест, не слишком яркий, с десяти шагов не разглядишь. Для тех же, кто держит подворотню под прицелом, эта девушка в неудобном пальто – всего лишь очередная мишень без лица и души.

– Дура! Убьют же!..

Река Времен несла свои воды к очередной Эвереттовой развилке. Сейчас курсистку пристрелят. Или пристрелят меня, если я тоже выскочу и толкну ее в спину.

– Падай, падай, ну!..

Упали мы вместе – прямо на рассыпанный уголь. Пулям досталась лишь моя фуражка. Я слизнул кровь с губы, попытался двинуть левой рукой, застонал.

– Может быть вывих, – деловито констатировала она, приподнимаясь и поправляя очки. – Не двигайтесь, я после погляжу.

– Голову вниз! – прошипел я. – Мы тут как два тополя на Плющихе, выбирай любого!..

– Почему на Плю…

Я мысленно посочувствовал девице: очками в уголь – такое не каждому мазохисту по душе. Стрелки же, похоже, вошли во вкус. Почему еще не убили – загадка. То ли криворукие, то ли ждут, пока встанем, чтобы наверняка.

– Ползти сможете?

Треснувшие стеклышки очков блеснули гневом.

– Я не собираюсь никуда ползти! Зачем вы меня толкнули? Там, впереди, раненые, им требуется помощь…

Резкость слов смягчалась мягкой певучестью речи. Акцент не слишком сильный, но очень характерный, не спутаешь.