Я их прекрасно запомнила, несмотря на то, что все еще тряслась от  пережитого.

Еще бы не запомнить таких зверей!

Здоровенные, особенно короткостриженный парень кавказской внешности, да и второй тоже, с ехидным взглядом.

Наглые такие.

Сели неподалеку и смотрели так страшно.

На Татьяну Викторовну.

Глаз не сводили.

Мне не по себе даже стало.

А она, вот ведь сила воли, только глянула на них строго и зло, и засобиралась на кафедру, фронт работы мне показывать. 

И, пока мы не вышли, они так и смотрели. И даже мне, хоть и не была объектом их внимания, было неловко. А каково ей? И она у них еще и занятия же ведет! 

И не боится...

Памятник надо ставить таким педагогам. Словно в клетку со львами наверняка ведь заходит каждый раз, а не в аудиторию...

И вот теперь они чуть не ввалились в квартиру, забубнили что-то на пороге. Требовательно так. Я даже испугалась, не вызвать ли полицию. Страшно же.

Татьяна Викторовна стояла рядом с ними, и сразу бросалось в глаза, насколько они здоровенные. Угрожающе просто. Оба минимум на голову выше нее, крепкие, плечистые. Она совсем хрупкой смотрелась по сравнению с этими парнями. 

Они бубнили что-то непонятное, наверно, про занятия или расписание, я так и не поняла.

Тем более, что  Татьяна Викторовна быстро оборвала их и отправила в подъезд, и сама  вышла, сказав, что скоро вернется. 

А я осталась, лишь удивилась, зачем в подъезд выходить, когда можно и в доме поговорить... Но, само собой, вслух высказываться не стала, потому что не мое это дело, и так наглость невозможная, работу себе выбила на кафедре, да еще и ночую здесь...

Я попила кофе, съела бутерброд.

Татьяна Викторовна задерживалась. Я начала беспокоиться. Она вышла в подъезд совсем без вещей, только в халате и тапочках. А вдруг, она уже пообщалась со студентами, и что-то случилось? Упала, ударилась? 

Я торопливо накинула куртку и вышла в подъезд, аккуратно открыв дверь, чтоб, в случае, если услышу разговор, просто зайти обратно и не беспокоить. 

Но в подъезде было пусто. Я огляделась, а затем услышала какой-то шорох. Из темного, непросматриваемого угла подъезда, за лифтом. И тихий неразборчивый шепот. Странный, срывающийся. И мягкое, нежное постанывание. Кровь бросилась в лицо, я , уже понимая, что не надо было мне выходить, что это не мое совершенно дело, все же громко спросила, все ли в порядке. И по слишком ровному и спокойному голосу Татьяны Викторовны поняла, что у нее все в порядке. В полном. 

Я забежала в квартиру с горящими от стыда щеками. Вот зачем вышла? Глупая! Глупая! Не мое совершенно дело, что она там делала с этими двумя, на самом деле, очень даже опасно и серьезно выглядящими парнями. 

В буфете она их явно не боялась, смотрела зло и напряженно. А они... 

Теперь я совсем по-другому воспринимала их взгляды на нее. Совершенно по-другому. Не пугали они, не хотели устрашить. А, пожалуй, наоборот все... 

От понимания того, что случайно узнала чью-то настолько интимную тайну, стало не по себе. Стыдно и неудобно. 

Что мне делать теперь? Уйти? Наверно, да... Вряд ли, Татяна Викторовна захочет меня видеть... После того, что я слышала... Она же должна понимать, что я догадалась... О ее тайне. И как теперь быть? 

Я взволнованно ходила из угла в угол, заламывая руки и переживая все так, словно это меня застали изменяющей своему жениху со своими же студентами. 

Я не осуждала, даже в мыслях не пыталась привнести в сознание негативный оттенок. Только не к ней. Не к человеку, который сегодня защитил меня. Спас. 

Да и не привыкла я никого осуждать. Всегда считала, что личная жизнь - личное дело каждого, и бесконечно удивлялась, что другим есть дело до  кого-то, кроме себя.