— Мажор, да? Или миллиардер, решающий за даму все ее проблемы? — поддела я с коварной улыбкой на губах.

— На Мальдивы не повезу, — очнулся Морозов. В руке игриво мелькнул пульт, а следом задорно отозвался четырехколесный друг.

— Почему? — я притворно надула щеки.

Салон оказался настоящим примером роскоши. Один только аромат кожи в сочетании со сталью, стеклом и деревом стоил того. Настоящее искусство, где технологии двадцать первого века сочетались с неизменной классикой. Ладонь коснулась приборной панели, что простиралась до двери и создавала эффект кольца.

Какая красота. Здесь, поди, звучание двигателя с особым эмоциональным переливом вкупе с мощностью. Вот бы забрать себе. Я бы любила, лелеяла…

— Прекрати капать слюнями на мой коврик, — прозвучало со стороны водителя, следом послышался хлопок.

— Я на ней женюсь, — всхлипнула от восторга. — Поехали в загс, мы будем потрясающей парой.

— Ага, — хохотнул Рудольф и завел двигатель. Его мерное рычание приятной истомой отозвалось в груди.

Зачем нужны мужики, когда есть машины?

— Что насчет Мальдив? — поинтересовалась я и пристегнулась.

— Существует маленькая проблема, — автомобиль с тихим шелестом двинулся к арке.

Сильные пальцы Морозова удерживали руль, и я подумала о пианино. Уж больно у оленя «музыкальные» руки.

В голове нарисовалась картина, как Рудольф терзал пианино в какой-нибудь консерватории. День за днем. При нажатии клавиш внутри деревянного корпуса звенели туго натянутые струны, добиваясь непревзойденной мощности, и демонстрировали все богатство акустической палитры.

Музыка летела вслед хаотичным с виду движениям кистей; мягкий тембр и светлые звуки отдаются в сердце сладкими грезами об очаровательном молчаливом пианисте. Обязательно во фраке с бабочкой, чтобы оставался флер непревзойденной элегантности.

— …осталось внести последний взнос…

Сквозь сладкую вату фантазий пробилась суровая реальность. Упоминание ипотеки быстро вернуло меня на грешную землю в салон, где Рудик распинался о причинах отказа свозить мое истосковавшееся по солнечному свету тело.

— Морозов, — протянула я недовольно, прервав его размышления о материальных благах. — Я о прекрасном думаю, а ты все портишь.

— Обо мне? — сразу оживился Рудольф.

— Нет, — огрызнулась я. — О музыке, машине и белом песочке у бирюзовых вод океана!

— Какая ты меркантильная женщина.

— Глупости не говори, — выговорила я спокойно, когда окончательно сбросила хмель. — Завтра в двенадцать на Красной площади. Обещали старику праздник, устроим все по-человечески. Борьба на равных условиях.

— Конечно, — хмыкнул Рудольф, включая поворотник. — Как скажешь, Сахарочек.

— Тебе бы завязать с уменьшительно-ласкательными прозвищами, олень, — неожиданно для себя резко ответила я.

Заметив в зеркале заднего вида приподнятые брови, я разозлилась еще сильнее. Опять же непонятно почему. Окончательно рассеялась розовая дымка девчачьего восторга от внимания красивого мужчины. Вернулись трезвость ума, а с ним — обжигающая ярость. Слишком много, чтобы держать внутри.

— Невесте не понравится, — ядовито выплюнула я наконец.

И вздрогнула. Малахит в глазах Рудольфа внезапно покрылся плотным ледяным панцирем.

Не знаю, чего я ждала. Скандала?

Морозов ничем не выдал внутренние переживания. Лишь взгляд, холодный и пустой, отражал истинное настроение. Сжавшись, я тихо вздохнула, но вместо крика услышала равнодушное:

— На Ленинском образовалась пробка, придется в объезд.

Никакая пояснительная бригада не подъехала с трагичной историей, руганью или оправданиями. Рудольф даже бровью не повел, когда я напряженно засопела. Наполнила легкие воздухом, приготовилась ко второму заходу на скандал...