– Юхана машина?

– Да…

– Отдавай сюда.

– Не-е-е-ет!

Вадик-чеченец в ту зиму погиб: вылетел с моста в Москва-реку и ушел под лед.

Был единственный ресторан в Москве с дискотекой, куда сложно было попасть, – «Интурист» на улице Горького по субботам. Туда все пытались прорваться, например грузины, выдавая себя за итальянцев. Но югославские студенты обычно помогали. Тогда только начался Карабах, и приехали мы туда всей компанией: Ваня Охлобыстин, Кеосаян и Юхан в том числе на его машине. А до этого Тигран фломастерами разрисовал всю машину: «Свободу бедным армянам, Карабах наш». Напились, как водится, оставили машину, уехали к нему на Мосфильмовскую, где мы все жили: и я, и Света, и Сережа наш там родился. Приезжаем на следующее утро – машина стоит вся закрытая аккуратненькими картонками. Я вызвался сесть за руль, остальные отошли в сторонку, подошел с ключами, открыл, тут меня и забрали в отделение, в 108-е!

Юхан уезжает на фестиваль документального кино с какой-то своей песней. До этого он не поленился заехать во вгиковскую общагу к таджикам: как-то дорогу надо скрасить, купил у них отменной чуйской травы. Сидит на перроне вокзала и приколачивает. Рядом сидит мужчина. Заколотив огромную штакетину, Юхан прикуривает и говорит:

– Не хотите, извините, пожалуйста, господин хороший, покурить?

– Конечно, хочу.

И показывает ксиву майора милиции. Его тут же закрывают. Во ВГИК приходит дикое письмо…

Во ВГИКе у меня спрашивают:

– А где ваш товарищ Юхан?

– А что он натворил?

– Нет, ничего. Просто он не появлялся полтора года. Но вы ему передайте: если он захочет дальше учиться, мы его всегда примем.

Сашка Баширов, мой однокурсник, ставил этюд «Появление Мефистофеля». Он нам с Юханом говорит:

– Постойте на световой пушке во время показа.

Это такой прибор, который направляешь на человека, и луч света выхватывает его из темноты.

– Когда тебя подсвечивать? – спрашиваю я.

– Как увидишь, что я вышел на авансцену, тогда и врубай!

Мастерские маленькие, это не зал какой-нибудь. Сидят Тамара Федоровна Макарова, Сергей Аполлинариевич Герасимов – и это не перестройка, это 1984 год. Юхан на листах кровельного железа исполняет «гром», бьет железяками по батарее и всячески усугубляет появление Мефистофеля. В какой-то момент зажигается свечка, и мы видим Баширова, косматого, который с бумагами работает, я готовлюсь к своей секунде, когда я должен выстрелить из световой пушки. Я световых дел мастер, Юхан на «громе», Саша Баширов должен был обеспечить появление Мефистофеля. Впереди Тамара Федоровна и Сергей Аполлинариевич, а мастерская маленькая. Баширов выходит, я включаю пушку, а он голый – штука как раз напротив Сергея Аполлинариевича. Все. Скандал. Вопли, крик. В результате, правда, Герасимов назвал нас звездной мастерской, но выговоры получили все.

Едем со съемок. Юхан пьяненький за рулем. Москва жила тогда другой жизнью. Никто не спал по ночам, все было в новинку, безумное время, часть из которого я просто слабо помню. Я ему говорю:

– Может, ты не поедешь все-таки? Опасно…

– Что такое? Я шведский подданный.

– Дурак ты. Шведский подданный тоже не может пьяным ездить – это первое. А второе – ты простой советский эстонец, а не шведский подданный.

Он обиделся, развернулся и уехал на Бережковскую. Проходит три секунды, он едет обратно на этой же машине, только не за рулем, а в наручниках на пассажирском сиденье – его менты везут. Я выхожу на улицу, останавливаю.

– Я, конечно, все понимаю, но уволить всех нас, сорвать погоны и сказать, что мы нарушаем права человека?! – возмущается милиционер.