Это не единственный случай, когда распространенная теория пытается обосновать себя главным образом при помощи образной аналогии, которая совершенно несравнима с интересующим ее процессом. Когда материализм старался сделать приемлемым свой тезис о духовной жизни, как продукте мозга, он объявлял, что мозг относится к духу, как печень к желчи и т. д. В наше время все те, с чьим мнением здесь можно серьезно считаться, согласны между собой, что этот образ годился только для того, чтобы показать невозможность представления о духе, как продукте мозга: каким образом железа выделяет тело, это мы можем понять, но как мозг может выделять нечто такое, что не является телом, остается непостижимым, а, ведь, это именно и должен был помочь выяснить данный образ. Или с образами параллелизма дело обстоит иначе? Чем удачнее в принципе сравнения, которые делают его приверженцы, сравнений с печенью у Карла Фогта? Мы готовы признать, что в них больше вкуса, но что утверждение параллелизма между комплексами атомов и ощущениями понятнее, чем порождение ощущений движением атомов, это вовсе не убедительно для беспристрастного критика. Одно совершенно столь же невообразимо и непонятно, как и другое.

Резюмируем еще раз: если бы психическое следовало мыслить так, чтобы оно протекало действительно параллельно телесному миру, который определяется естествознанием, как комплекс атомов и, во всяком случае, количественно, тогда было бы, во-первых, необходимо и в душевной жизни отделять сущность от данности, и, во-вторых, с каждым отдельным атомом связывать душевный элемент, чтобы и в психической сфере все качественные различия можно было бы свести к количественным. Но вместе с тем отпали бы все предпосылки, которые на основании понятий физического и психического заставляют отвергнуть психофизическую причинность и заменить ее параллелизмом. Непосредственно реальная и качественная психика должна была бы мыслиться феноменальной и количественной и уже ничем тогда не отличалась бы в принципе от физического мира. Параллелизм, следовательно, или невыполним логически, или, при его применении, толкает к материализму и после этого становится ненужным, ибо тогда уже перестают существовать две области реального, соединение которых он должен был объяснить. Конечно, это нисколько не противоречит – подчеркиваем это еще раз – эмпирическому констатированию фактических соотношений между воспринимаемыми процессами в мозгу и нервной системе и воспринимаемыми психическими актами, о которых говорит специальная наука. Наши соображения направлены исключительно против параллелизма, поскольку он претендует на разрешение общей философской проблемы, т. е. на замещение психофизической причинности. Ведь принцип, который имеет свое оправдание для некоторых частных исследований, может сделаться бессмысленным в качестве всеобъемлющей теории мира, и мы, надеюсь, показали, что, во всяком случае, эта истина подтверждается на принципе психологического параллелизма.

Но разве, вообще, нет никакой возможности понять связь тела и духа, и здесь науке придется констатировать «мировую загадку», вроде той, которую Дюбуа-Реймон видел в отношении движений атомов к нашим ощущениям? Если допущения, из которых мы исходили, верны во всем их объеме, т. е. если физическое и психическое вполне несравнимы в отношении содержания и типа бытия, и причинная связь выражается причинным равенством, то мы, действительно, пришли к границам нашего мышления. Но подобно тому, как мировую загадку Дюбуа-Реймона можно устранить гносеологическими соображениями, которые встречаются уже в первом издании Кантовой критики чистого разума