– Это как так? – изумился Васек. – Что-то новое.

– Представь себе, – Сан Саныч отхлебнул остывшего чая из литровой кружки, – подогнали кран, перерезали все идущие к ларьку провода, подняли его, погрузили в КамАЗ и уехали.

– А продавец-то им зачем?

– До кучи, – предположил Нестеров. – Он же как черепаха – поди из палатки его быстро вынь. Окошко маленькое, еле-еле глаз да нос видно, а дверь надежная, чуть ли не бронированная. Палатки-то где с позатого года изготавливают?

– Как где? На «Серпе и Молоте». То есть сделаны они на совесть, на этом заводе фуфлень ни раньше, ни теперь не клепали. Вот и выходит, что одна морока. А в тихом и спокойном месте, где никто не ходит, продавец никуда не денется. Травы не сильно сухой подпалить, дым пару минут через окошко внутрь попускать – и вылезет как миленький!

– Твоя правда, – подытожил Васек. – Там его и прикопают. Хотя возможны варианты, ясное дело. Виноградная, говоришь? Странно. Это кто же такой смелый? Там Гоча процессом рулит с тех пор, как Лысого по той зиме застрелили, а он не беспредельщик, за относительный порядок стоит, даже с «синими» сумел как-то поладить. По крайней мере, мне так говорили знающие люди. И – такой кураж! Странно. Очень странно. Кому материал отписали?

– Алексиной вроде, – неуверенно предположил Сан Саныч.

– А, Милка! – оживился оперативник. – Губки бантиком, попка с крантиком! Пойду перетру эту тему. Надо же разобраться, ибо – непорядок. А ты, Ровнин, запомни: инициатива всегда сношает инициативных. Учись, пока я жив!

– Как он эту Алексину на прошлый день милиции драл! – задумчиво отметил Нестеров после того, как за Васьком закрылась дверь. – Хотя ты не помнишь, конечно. Тебя же еще не было в отделе?

– Нет, я чуть позже пришел, – подтвердил молодой человек.

– Вот-вот. – Сан Саныч снова отхлебнул чаю, а после, причмокнув, продолжил: – Ух, Олежек, как же он ее того-этого! Мила так орала, что в какой-то момент шеф, уже крепко подогретый, решил выяснить, кого это с особой жестокостью убивают во вверенном ему ОВД. Заходит в кабинет дознавателей, а там Васек ее, значит, долбит, да еще в такой позе, что Емельяныч чуть галстук форменный жевать не начал от удивления. Шапито!

Олег, привычный к тому, что его старший коллега, когда он не в «поле» и не дремлет, грезя о скорой пенсии и всесезонной рыбалке на берегу Волги, всегда что-то да бормочет, отключился от происходящего и погрузился в свои мысли.

Надо заметить, что этот молодой человек, только придя в ОВД, в первые же дни порядком удивил своих новых коллег, причем имелось на то сразу несколько поводов.

Во-первых, выглядел он, несмотря на то что перевалил за двадцатилетие, сущим ребенком, настолько, что даже матерейшая кадровичка Минаева, против обыкновения, не схватила его за яйца, что всегда непременно проделывала с новыми сотрудниками-мужиками, добавляя сакральное: «Это так, для первого знакомства». Имелась у нее такая привычка. Только вот окинув взглядом рослую, но при этом еще по-мальчишески нескладную фигуру нового опера, после оценив его голубые глаза, глядящие на мир с удивлением и ожиданием чего-то хорошего, а также щеки, пока не знавшие бритвы, лишь вздохнула, дала подписать нужные бумаги, выдала удостоверение и произнесла:

– Совсем озверели. Уже детей в топку кидать начали.

Не меньшее изумление вызвал как у Минаевой, так и у многих других тот факт, что новичок, оказывается, окончил юридический факультет института имени Курского. Времена стояли непростые, народ в милиции работать, как было сказано выше, не рвался, потому кто только в штатном составе ОВД не значился – и учителя, и экономисты, и инженеры, а то и люди вовсе без образования, но зато отслужившие в армии. Имелся даже агротехник, он заведовал хозчастью и автопарком, состоящим из шести машин, на постоянном ходу из которых было то две, то три, а то и вовсе ни одной.