Честно говоря, у самого в глазах защипало и запершило в горле.

Безутешная скорбь женщин ощущалась, как собственная… Да и как иначе? Хоть и не после татарского налета, но я тоже осиротел — в одночасье потеряв и дом, и всех близких. А то что отец с матерью живы — просто находятся в другом мире — сути не меняет. Ведь, по христианским традициям, да и всем остальным тоже, с умершими прощаются не навсегда. И одному Создателю ведомо, у кого больше шансов: у покойников — воскреснуть, или у меня — вернуться в свое время?

В общем, настроение и так не слишком радостное, теперь и вовсе в глухой минор скатилось. Не зря говорят, что безделье — кратчайший путь к безумию. Да уж… Как не хорохорься и не утешайся мыслью, что о таком приключении можно только мечтать — одно дело, экстрим-тур… пусть самый рисковый и длинный, другое — когда приговор пожизненный, без права переписки и обжалованию не подлежит. Хуже только полная безвестность.

Я придержал лошадь, намеренно желая немного отстать от обоза. Плач не вопли, на расстоянии не так слышен. И меньше жалобит. А раскисать и начинать себя жалеть последнее дело для мужика. В любой ситуации…

— Ты чего, Петро? — тут же оглянулся Полупуд. Видимо, догадался по выражению моего лица и прибавил, отводя взгляд. — Тоже верно! Нечего всем одним стадом плестись… Не валка, а прости Господи… Забирай вправо, объедем кругом дозором. А то, знаешь, как оно бывает… Поджидаешь беду с одного боку, а она — падлючая, тем временем совсем с другого краю куснуть примеряется. И разрази меня гром, если неправду говорю.

— Ну да… Знал бы где упадешь — соломы подстелил бы... — машинально ответил я в тон казаку другой народной мудростью. Давно подметил: если нечего сказать по существу, поговорки и цитаты сами на язык запрыгивают. Потому как мудрый «копит золото» молча, а остальные торопятся его напоказ выставить.

Запорожец кивнул, но, видимо, придерживался такой же думки и продолжать умный разговор не стал. Послал коня шенкелями вперед (а проще говоря — стукнул коленями) и тот, неожиданно покорно, потрусил рысью, забирая в степь.

Дозором, значит, дозором… Да хоть наблюдателем за самолетами. Главное, — отъехать подальше.

Наездник, к слову сказать, из меня так себе. Спасибо отцу и его сослуживцам, не совсем «собака на заборе», но, если сложить вместе время, проведенное в седле, включая детские годы отрочество и даже часть университета, то и одной полной декады не наберется. Что, естественно, не могло остаться незамеченным.

С самого начала, глядя, как «ловко» я взгромоздился на доверенное мне личное транспортное средство мощностью в одну лошадиную силу, Полупуд только крякнул. Впрочем, от комментариев запорожец воздержался. Видимо, «монастырское» воспитание объясняло и эту грань моего всестороннего, гм… недоразвития. Но, судя по нахмуренным бровям казака — не оправдывало. И будь в обозе хоть кто-нибудь еще из мужчин, даже хлопец старше десяти лет, управлять бы мне волами, а не на воинской службе состоять.

К счастью, кроме приставленных к беку Охрима с Тарасом, прочей ребятне можно было только вожжи доверить. Да и то — воловьей упряжки. Самому старшему из хлопцев, захваченным людоловами в деревне, едва восемь годков миновало. Младшему — шесть. А по неписанным казацким законам в дозор одному нельзя. Один в поле не воин. Прилетит вражеская стрела, — даже тревогу поднять не успеет. Так что, выбирать Василию, кроме меня, было не из кого. А на безрыбье…

Зато сам он в седло не запрыгнул — взлетел. По змеиному быстрым и слитным движением. Причем, лошадь как бы даже и не заметила прибавившегося веса. Стояла смирно и только глаз скосила. Мол, что новый хозяин прикажешь? Шагом пойдем или сразу вскачь, галопом помчимся?