– Что ты имеешь в виду?

– Тебе придется подчиняться докторам, хотя ты сама без пяти минут доктор.

Катя засмеялась:

– Спасибо, Таточка, что обратила внимание на этот момент. До сих пор я не думала об этом. То есть о том, что это унизительно.

– Ну рано или поздно до тебя бы это дошло, так что подумай сейчас.

– И что подумать?

Тата засмеялась своим сочным, басовитым, совсем не подходящим сухонькой старушке смехом:

– Что не выслали нас к черту на рога, и на том слава богу.

– Ладно.

– Знаешь, Катенька, долго сей бардак продолжаться не может. Это я тебе говорю как врач. Здоровый человек не может долго сходить с ума, так что коллективное безумие пройдет, как всякая эпидемия, и ты тогда спокойно вернешься в институт. Сейчас надо только пересидеть, переждать немного. Считай это чем-то вроде карантина.

– Хорошо, Таточка.

– Три курса у тебя в активе есть, этого никак не отменишь, и ты восстановишься, как только режим перестанет шарахаться от каждого куста.

– И ты вернешься, Таточка.

– Ну я-то, может быть, и не захочу, – Тата снова засмеялась, – стыдно сказать, но похоже, я начинаю постигать прелести безделья. Кое-какие чудом уцелевшие цацки позволят мне наслаждаться праздностью не сидя у тебя на шее…

– Таточка, о чем ты говоришь! Мы прекрасно проживем на мою зарплату.

– Или так. А бриллианты пойдут тебе в приданое. Я же буду спать до полудня, читать романы, до которых у меня никогда не доходили руки, и обязательно заведу кота. Если заскучаю, напишу учебник по хирургии и стану его подпольно распространять среди студентов. Надо же им как-то будет вправлять вывихнутые бесенковским творением мозги! Короче говоря, найду чем заняться. И ты не унывай!

– Я и не унываю, – заверила Катя, вдохнув поднимающийся от картошки ароматный парок. Бог знает, как это у нее выходило, но Тата умела любое блюдо сделать аппетитным, а любое занятие интересным.

– И правильно! Лови момент, присматривайся, опыт в операционной тебе ой как пригодится потом, каким бы врачом ты ни стала, хоть терапевтом, хоть рентгенологом, хоть кем.

– Даже психиатром? – засмеялась Катя.

– Психиатром особенно! А как ты думаешь? Вдруг окажешься в глухой деревне, а там бац, и аппендицит! Или, того хуже, ущемленная грыжа. Тут в смирительную рубашку не завяжешь, душа моя, хочешь не хочешь, а берись за скальпель!

Картошка, которую обе любили и за вкус, и за простоту приготовления, быстро закончилась, и Катя, убрав со стола, подала чай. Его пили на диванчике, который ночью служил Кате постелью, а роль чайного столика исполняла табуретка. Главное – принцип и ритуал, а остальное приложится, говорила неумолимая Таточка, когда Катя ленилась крахмалить скатерти или считать угол их единственной комнаты изящной дамской гостиной.

– Не унывай, душа моя, – повторила Таточка неожиданно мягко и тихо, – в конце концов, никогда так не бывает, чтобы жизнь строилась в точности по твоим чертежам. Какая бы ни была, а все не такая, как ты думала, правда?

– Наверное, Таточка.

– Уж ты мне поверь. Остается только ценить текущий момент и делать то, что ты можешь делать. Банально, но другого рецепта счастья я не знаю.

– Я стараюсь, – вздохнула Катя.

– А я вижу. Иначе давно бы уже сдала тебя в детский дом, – хмыкнула Тата, – нюни мне тут не нужны.

– Не сдала бы.

– Сдала.

– Нет. Я только потому и не нюня, что знаю, что ни за что бы ты меня никуда не сдала.

– Ладно, Катенька, хватит с меня комплиментов. – Тата погладила ее по плечу. – Мне нужно с тобой обсудить один деликатный вопрос. Надеюсь, ты спокойно отнесешься.