Несмотря на излишнюю зачастую строгость, люди у миссис Прайс не бедствовали. Да и во всей нашей округе я не встречала отчаявшейся нищеты. Люди много работали, чтобы у их семей был свежий хлеб и горшочек топлёного масла к ужину.

Не хватало криков ребятни на улице, но то и понятно – страда, нужно помогать старшим. Сейчас не до игр. Вот скосят траву, заготовят на зиму сено скотине, потом соберут урожай, переберут овощи и фрукты, уложат для долгого зимнего хранения, вот тогда окрестности огласятся радостными детскими голосами, которым не страшен ни зной, ни самый лютый мороз.

Дом кузнеца стоял на окраине деревни, поближе к кузнице, вынесенной за околицу. Оно и понятно, где огонь, там может случиться всякое. То уголёк выскочит, то случайная искра вылетит, а там недалеко и до пожара. Поэтому бани и кузни всегда стояли наособицу.

От греха подальше.

Над кузницей вился лёгкий прозрачный дымок, значит, Бернет на своём месте. И нам с Тиной никто не помешает поговорить по душам.

Из дома слышался надрывный детский плач, и я невольно ускорила шаги. Открыла калитку, улыбнулась завилявшему хвостом старому псу, так и не поднявшемуся со своего места. Он только посмотрел на меня, убедился каким-то своим способом, что я не причиню вреда, и перевернулся на другой бок, подставляя его солнцу.

– Грейся-грейся, – махнула я рукой, поднимаясь по деревянному крыльцу в две ступеньки и отворяя дверь. Крик младенца стал громче, но в просторной комнате с большой белёной печью никого не было видно.

Слева под окнами с распахнутыми по случаю хорошей погоды ставнями стоял большой стол с двумя узкими лавками вдоль длинных сторон. На столешнице уже были расставлены глиняные миски и деревянные ложки. Крупными ломтями нарезан каравай, прикрытый до поры чистым полотенцем.

Всё ясно, здесь ждут работников к обеду.

В углу висели образа с изображением Муара и Жеаны, я слегка поклонилась, наткнувшись на них взглядом. На полу стояла высокая кованая подставка для двух лучин. А рядом – заброшенные прялка и деревянная лошадка-качалка. Сейчас не до рукоделия или игр – страда.

Вдоль стен стояли широкие лавки, на которых спали старшие дети, и два плоских сундука – постели для малышей.

Плач не замолкал.

Я сделала пару шагов по слегка вибрирующим под моими ногами доскам и негромко позвала:

– Тина? Тина, ты здесь?

Дойдя до середины комнаты, заметила то, что скрывала до поры до времени стоявшая справа и занимавшая почти четверть помещения печь: дверной проём, закрытый небелёным полотном.

– Тина? – я отодвинула занавеску и увидела ещё одну комнатку, поменьше.

Здесь, сразу за печным боком, стояла единственная во всём доме кровать – супружеское ложе. А по центру комнаты к потолку крепилась люлька. Над ней склонилась женщина, раскачивая и что-то тихонько приговаривая, убеждая.

– Тина? – позвала я громче, перекрикивая детский плач, и наконец была услышана.

Подруга вздрогнула и обернулась.

– Эби… – на её глаза навернулись слёзы. – Эби, я не знаю, что с ним делать…

Я подошла ближе и увидела лежавшего в люльке младенца. Его лицо было красным от натуги и слёз. Ребёнок безостановочно орал, раскрывая розовый ротик с четырьмя маленькими зубками.

Мне даже не нужно было спрашивать, что случилось. Запах говорил сам за себя.

– Нужно поменять пелёнки, – посоветовала я тоже готовой расплакаться Тине.

– Думаешь, я не меняла? Уже дважды за последние полчаса, но он снова их пачкает и опять орёт, – в её голосе звучало отчаяние.

– Наверное, что-то не то съел, – сделала я вывод, но, видя измученное лицо подруги, решила взять на себя управление ситуацией. Строгим, не терпящим возражений тоном велела: – Смени пелёнки, а я заварю травы. Всё будет хорошо. Только не паникуй.