– Слышь, отдай щенка!
Соловьёв смотрел на мальчишку.
– Дай!
Пацан протянул руку, собираясь схватить пёску. Соловьёв поднял щенка на вытянутых руках вверх, не отрывая от ребёнка неподвижного взгляда.
– Опусти руки, идол!
Поняв, что щенка ему отдавать не собираются, мальчишка вдруг озлился.
– Ты что, конпуженный, думаешь, умней меня, что ли? – раскрасневшись, закричал.
Схватил с земли забрызганный мокрой грязью камень, швырнул.
Голыш с глухим стуком угодил Соловьёву в предплечье.
– Что, получил? Получил? Сейчас ещё получишь! – заходясь мелкой злобной радостью, сказал пацан.
Он завертелся в поисках новых камней.
Соловьёв прижал щенка к груди и, пригнув голову, зашагал прочь из деревни.
– Ты куда? А ну стой!
Соловьёв прибавил шаг.
Мальчишка, шлёпая босыми ногами по размякшей, тёплой, как остывающий хлеб, земле, догнал его на самом краю села.
– Куда так быстро?
В руках у него было с пяток камней.
Он остановился в нескольких шагах перед Соловьёвым, занёс для броска голыш.
– Ну! Стой, кому сказал! – в голосе его чувствовалась власть.
Седой человек остановился, прикрыл щенка широкой ладонью и стал рассматривать горящее свободой и злым бесстрашием лицо ребёнка.
Мальчик вдруг понял, что вокруг нет никого из взрослых, и этот большой, как царские врата в церкви, человек безопасен и беззащитен, и он, ребёнок, на короткий момент стал господином его жизни и смерти.
– Стой! – крикнул, зная, что полоумный не ослушается.
Они стояли и смотрели друг на друга, человек, не понаслышке знающий, что такое смерть, и человек, неожиданно понявший, что может убивать. Бог знает, сколько они так смотрели. Пустынны были улицы села, пусто было синее небо над ними, молчал ветер, молчала в полях измокшая под недавним дождём деревенская животина. Текли под уклон в сторону оврага ручьи. А те двое всё смотрели друг на друга, словно искали что-то один в другом. В глазах Соловьёва не было страха, лишь пристальный интерес. Ребёнок же лучился новыми, неизвестными доселе чувствами.
– Я могу сделать с ним всё, что хочу! – читалось в детских глазах. – Всё! Я сам! Один! Я могу всё! Всё! Свобода!
Мальчик почувствовал, что он может сейчас бросить камень и разбить вкровь это внимательное лицо, снести бровь, разбить губы, выбить глаз.
– Вот этому высоченному, как амбар, мужику!.. Я могу!.. – билась в нём радость. – Вот этот лоб!.. Вкровь! Щёки эти! Нос! Вдрызг!..
Волны, большие, пьяные, перекатывались через его тощее, как клетка из жёрдочек, тело.
– Уши эти! Губы! Всё! Сломать, разбить! В кашу! Я могу!
Кровь билась в его груди, шумела в ушах. Он понял, что может даже убить этого человека. Легко, свободно, без сожаления и глупых сомнений.
Восторг свободы захлёстывал его, он тонул в нём, как в реке.
– Граша! Ты что, потвора, творишь? – нежданно закричала издали черноволосая хозяйка. – А ну брось камень! Брось, чуешь? Ишь, удумал, шмаркач, каменьями кидаться! Давно палки не пробовал? Вот я тебе сейчас выдам!..
Ребёнок, бросил камни и торжествующе прошёл мимо Соловьёва.
– Всё можно! Всё!.. – шептал он сам себе на ходу.
И Соловьёв вдруг понял, что вот это «всё можно» пацан пронесёт теперь с собой через всю жизнь и ему отчего-то стало не по себе.
Соловьёв проводил его долгим взглядом, впитывая движения и вихляния человека, открывшего для себя, что «всё можно».
Мальчик шёл, не оборачиваясь, но по всему было видно, что возвращается он совсем не в ту деревню, из которой ушёл.
Прибытие Сенина
Его взяли на окраине села под стрёкот ночных кузнечиков, мигание звёзд и шёпот заблудившегося в траве ветра.