Теперь в гостиной при свете камина она определенно отбрасывала не совсем четкую, но все же тень; снег, безусловно, таял на ней и капал на деревянный пол; глаза над маской, несомненно, регулярно моргали, и я мог поверить в то, что знал: она… призрак, видение, получившее форму, материализовавшаяся память. Она возвратилась не столько для того, чтобы закончить незаконченное – если люди ради этого возвращались бы в виде призраков, то мир кишел бы ими, – но потому, что захотела увидеть нас еще раз.

Правда, при определенных условиях. Наверняка ей поставили условия.

Такое вы говорите детям, когда они уже достаточно большие, чтобы самостоятельно пойти в парк, верно? Хорошо, я отпускаю тебя на этот раз, но только при условии, что ты вернешься до наступления темноты, если не будешь лазить по деревьям и уйдешь, если одна и та же машина проедет мимо тебя дважды, и так далее, и так далее.

Таким образом, вы сохраняете в целости свой мирок.

Одно из условий, которые Мэрион вынуждена была соблюдать, – не сообщать мне никаких новых сведений, она вообще не могла говорить. Вероятно, следовало поддерживать какое-то равновесие: если на этой стороне X, а на другой стороне – У, то если она скажет мне УУУУ, это выведет существующее из равновесия.

– Я понимаю, – сказал я.

И в этот момент – такое мог бы заметить только ее муж – она слегка прикоснулась к своему выпяченному животу.

– Я так рад, что ты здесь, – сказал я вместо ответа на то, что она только что дала мне понять: я не должен упоминать о ее беременности.

Это была та Мэрион, которую я знал. Эта женщина полезла бы на гору за два месяца до родов.

Эта женщина дала бы согласие на любое условие, лишь бы снова увидеть свою семью. Но характерный блеск в ее глазах мог заметить лишь муж. Он означал, что она что-то задумала.

Что же? Я знал что. Это находилось у нее в животе.

Она не была беременна в момент смерти, и то, что она беременна сейчас, означало, что либо у нее был секс с кем-то на той стороне (что вызывало вопрос: зачем она вернулась, чтобы показать беременность своему мужу), либо что эта беременность была не тем, чем казалась. Последнее казалось более осмысленным – я не мог себе представить, что биология размножения на той стороне такая же, как здесь.

Я спрашиваю вас, детектив, если ваша мертвая жена возвращается в последний раз, обвините ли вы ее в прелюбодеянии после смерти?

– Кейфан с каждым днем все больше похож на тебя, – сказал я, чтобы прервать молчание. Кто знает, какие еще условия она должна была соблюдать? Может быть, невидимые силы собрались под окном и подслушивали. Не мог ли огонь быть каналом связи? Но разумеется, все это догадки, неуклюжесть которых вызвана лишь скудостью моего во-ображения. Скорее если кто-то и подслушивал, то это происходило таким образом, что я даже и представить себе не могу. Так это и должно быть.

Я хочу сказать, что мы должны вести себя как следует.

Не то чтобы Мэрион когда-либо слишком заботилась о соблюдении правил поведения. После того как я упомянул о Кейфане, она выдавила из себя что-то похожее на кваканье, что отчетливо распадалось на два слога. Два слога, из которых состояло имя Зои, в этом я не сомневался. Мэрион сказала мне, что это Зои, благослови ее Господь, каждым днем все сильнее походит на меня.

Мэрион, увидев, что я правильно понял сказанное ею – как будто для того, чтобы доказать, что передо мною она прежняя, – взялась за прядь челки у виска. С этой привычкой она всегда боролась, поскольку кожное сало переходило с волос на кончики пальцев, а затем, когда она бессознательно прикасалась ими к лицу, переходило с них на кожу.