Она долго рассматривала нас, и меня в конце концов начал раздражать пристальный взгляд ее широко расставленных темных глаз.

– То есть Наблюдатель считает себя способным стать одним из нас? – спросила она спустя минуту.

Похоже, ее вопрос был адресован любому, кто был готов на него ответить. Я медлил с ответом. Элегро тоже. Наконец, принц Роума произнес властным голосом:

– Наблюдатель имеет право вступить в вашу гильдию.

– А ты кто такой? – требовательно спросила Олмейн.

Принц поспешил перейти на более любезный тон:

– Бедный слепой Пилигрим, миледи, пешком проделавший путь сюда из Роума в обществе этого человека. Насколько я могу судить, ты вполне могла бы принять его в качестве ученика.

– А ты сам? Какие у тебя планы? – спросил Элегро.

– Я ищу здесь только убежища, – ответил принц. – Я устал от странствий и хотел бы предаться размышлениям. Думаю, вы могли бы позволить мне выполнять здесь небольшие поручения. Я бы не хотел разлучаться с моим спутником.

– Мы рассмотрим твою просьбу, – ответила мне Олмейн. – Если она будет одобрена, тебе будут даны тесты. Я буду твоим поручителем.

– Олмейн! – выпалил Элегро. Он явно не ожидал от нее этих слов.

Олмейн безмятежно улыбнулась всем нам.

Назревала семейная ссора, но она была предотвращена, и Летописцы предложили нам гостеприимство, соки, более крепкие напитки, ночлег. Мы поужинали отдельно от них, в одной из комнат их квартиры. Тем временем, чтобы рассмотреть мое необычное заявление, были вызваны другие Летописцы. Принц, похоже, пребывал в странном волнении. Он ронял еду, пролил флягу вина, неуклюже возился со столовыми приборами, то и дело тер пальцами серые металлические глазные яблоки, как будто пытался унять зуд в каких-то долях мозга.

– Опиши ее мне! – требовательно прошептал он мне.

Я выполнил его просьбу. Я подробно описал ее, на все лады раскрашивая свои слова, чтобы нарисовать ему самую яркую картину, какую только мог.

– Она прекрасна, говоришь?

– По-моему, да. В моем возрасте лучше иметь дело с абстрактными понятиями, а не с истечениями желез.

– Ее голос меня возбуждает, – признался принц. – В ней чувствуется сила. Царственность. Она просто обязана быть красавицей. Было бы несправедливо, если бы ее тело не соответствовало голосу.

– Она, – напомнил я, – жена другого человека, который оказал нам гостеприимство.

Я вспомнил день в Роуме, когда паланкин принца вынесли из дворца и как принц заметил Авлуэлу и приказал ей войти к нему, как он втащил ее сквозь занавес, чтобы насладиться ее телом. Доминатор мог поступить точно так же с простолюдинкой, но Пилигрим – нет, и я боялся замыслов принца Энрика. Он снова потрогал глаза. Мышцы его лица возбужденно подергивались.

– Обещай мне, что ты не покусишься на нее, – сказал я.

Уголок его рта дернулся. Догадываюсь, что это должно было стать началом гневной реплики, но он быстро овладел собой.

– Ты плохо меня знаешь, старик, – с усилием произнес он. – Я буду соблюдать законы гостеприимства. Будь добр, принеси мне еще вина, хорошо?

Я открыл дверцу ниши с напитками и взял вторую бутылку. Это было крепкое красное вино, а не золотое, как в Роуме. Я налил, и мы выпили. Бутылка быстро опустела. Я взял ее вдоль линий полярности, крутанул, и она лопнула и исчезла, как мыльный пузырь.

Через несколько секунд вошла Олмейн. Она сменила наряд. До этого на ней было повседневное платье тусклого оттенка и из грубой ткани, зато теперь – полупрозрачное алое, застегнутое между грудями. Сквозь него просвечивали все выпуклости ее тела, и я удивился, увидев, что она решила сохранить пупок. Тот нарушал гладкий плавный изгиб живота. Подозреваю, что это было сделано нарочно, чтобы возбуждать мужчин, потому что это едва не возбудило даже меня.