– Садитесь, Соната Ландер. И перестаньте смотреть в окно.

За окном щебетал тёплый май, но Сона покорно уставилась в книгу.

– А Мишка Руже до сих пор не проснулся! – возбуждённо заявил Баламут, стоя в очереди за обедом. – Мирно дрыхнет под одеялком в кабинете врача. Говорят, будили по всякому: нашатырь совали под нос, будильники заводили. Спит себе со счастливой рожей! Может, летаргический сон?

Сона хихикнула про себя: придумали тоже, нашатырь, будильники. Фантазии у людей не хватает! Чёрный петух и зелёная палка в руках королевского дознавателя, вот что спасает от внезапного сна.

– Всё из-за тебя, вурдалачья невеста, – отпихнул Сонату сердитый Санька, – ты докладом его доконала. А Майклу запись в итоговом табеле!

Он схватил с раздачи пюре и курицу, хапнул последний вишнёвый компот. Если Санька уснёт мордой в пюре, все решат, что в школе началась эпидемия, и отменят «Чаровницу Лелею». Впрочем, в присутствии дознавателей, знающих о таланте Соны, так рисковать не стоит.

– Ты сегодня целый день меня игнорируешь, – потянул за рукав Баламут.

– Киря, отстань, – попросила Соната, выбирая котлету с гречкой. – Что тебе, больше общаться не с кем?

Баламут развеселился и подмигнул:

– Это тебе больше не с кем общаться! У меня одного иммунитет к твоим ядовитым колючкам. Ладно, отстану, не куксись. У нас разное расписание дальше, и меня ждёт лепка из глины. Так что встретимся на репетиции, погляжу, как скрипишь ветвями!

Занятия по поэтической практике было сорвано трудовиком. Берк ворвался в кабинет словесности и потряс перед лицом Платона Калюгина, отвечавшего за весь средний поток, каким-то ошмётком глины.

– Вы! – рычал трудовик. – Да ваш… да вы все!

– Что с вами, Пётр Иванович? – удивлённо спросил учитель словесности.

– Этот ваш Баламут! Посмотрите, что он слепил!

Сона всмотрелась и покраснела. Девочки в классе заохали и прикрылись тетрадками, немногочисленные ребята захохотали в голос.

– Он утверждает, что это птичка! В этом, мать его в душу, в гнезде! – продолжал рычать трудовик, пунцовый от возмущения. – Да за такое его… исключить! Я же с этим… к господину директору!

То, что держал в руках Пётр Иванович, совсем не походило на птичку. Скорее, на пособие по анатомии. Такие детали у статуй прикрывают фиговыми листами.

Платон Валерьевич сдавленно кхекнул, даже отвернулся к окну, тщетно стирая с лица улыбку. Потом решительно встал и отнял поделку у трудовика.

– Вы видите ситуацию лишь с одной стороны, – укорил он взбешённого Берка. – Применяете к ни в чём не повинному парню свою оценку реальности.

Как же Сонате нравилось, когда Платон так говорил!

– А у реальности, мой дорогой, плоскость не одна и даже не две. И если перевернуть эту штучку – вот так, смотрите сюда! – получается симпатичная птичка. И заметьте особо: в гнезде. Слеплено кривовато, так ведь Кирилл и не метит в скульпторы. Можем, конечно, сходить к директору, Феоктист Андреевич любит поделки.

Как он это всё провернул, осталось загадкой века. Только что был ужас и срамота, раз – и действительно птичка в гнезде, к искренней радости класса. Парни улюлюкали и аплодировали. Не Платону, понятно, и не бурому Петеньке, как дразнили трудовика. А гениальному Баламуту, сумевшему сотворить такое.

Пётр Иванович лишь рот раскрывал, будто рыба в когтях Вольдемара. Наконец, он схватил несчастную птичку и сжал в кулаке непросохшую глину.

– Не судите по себе, драгоценный! – крикнул ему вслед Платон под жизнерадостный гогот класса.

Когда отсмеялись, учитель сказал:

– Извините, милые леди и поэтические джентльмены. После таких коллизий читать возвышенные стихи как-то даже неловко. Поиграем сегодня в игру. Придумайте мне двадцать рифм на слово… Ну, скажем, шутка!