– Здесь я слышала французскую речь, – заметила Кейт.

– Французскую? Французский я учил в Итоне. – Лорд Димсдейл помолчал. – Но вот только мало что помню. Неужели и за столом будут говорить по-французски?

– Не волнуйтесь: если потребуется, я переведу, – успокоила Кейт и впервые порадовалась, что приехала вместо Виктории: бедняжка понятия не имела об иностранных языках. Самой ей посчастливилось заниматься французским еще при жизни отца. – А что вам известно об окружении принца?

К сожалению, лорд Димсдейл ничего не знал о семье матери и даже перед ответственной поездкой не потрудился навести справки.

Стол был накрыт в чудесной комнате. Хотя Бервик и назвал ее маленькой утренней гостиной, она оказалась намного просторнее любой из комнат в Ярроу-Хаусе.

Принц, разумеется, сидел во главе стола, одетый в темно-синий сюртук поверх сиреневого жилета с золотыми пуговицами. Парик Кейт и его жилет гармонировали как нельзя лучше.

Выглядел он потрясающе: необычайно красиво и ужасно дорого.

А главное, откровенно скучал.

Наблюдать за его высочеством издали было бы, пожалуй, интересно, но, к собственному ужасу, Кейт обнаружила, что сидеть предстоит по правую руку от хозяина. В тумане смущения и смятения она подошла к своему месту, почему-то остро ощущая тяжесть бриллиантового ожерелья на шее и бриллиантового гребня в волосах. В эту минуту Кейт казалась себе дочерью богатой содержанки, которая втерлась в благородную компанию в надежде найти состоятельного мужа.

К счастью, на самом деле все обстояло совсем иначе. Отец был младшим сыном графа. Да-да, графа! И этот неоспоримый факт не могло отменить даже то грустное обстоятельство, что умер он, не оставив дочери приданого, а в конце жизни женился на особе легкого поведения.

Разочарование, конечно, забыть трудно, и все-таки родословная есть родословная и отменить ее невозможно. Внучка графа, даже обедневшая, навсегда останется внучкой графа.

Вдохновляющая мысль заставила Кейт поднять подбородок и расправить плечи. Принц беседовал с какой-то полной дамой, сидевшей слева, – та с очень серьезным видом рассказывала о чем-то. Кейт прислушалась и поняла, что почтенная особа говорит по-немецки, а его высочество отвечает по-французски. Джентльмен справа тоже оказался вовлеченным в диалог, так что Кейт ничего не оставалось, как есть рыбу и слушать реплики принца.

Вот леди высказала какое-то смелое суждение, и хозяин назвал его необузданным разгулом фантазии. Леди возразила, после чего принц тоже перешел на немецкий. Кейт утратила возможность подслушать даже половину разговора, но не перестала внимательно наблюдать из-под ресниц.

Первое, что в этом человеке бросалось в глаза, – абсолютное монаршее величие. Аристократическое высокомерие сквозило в чертах лица, и спутать его с обычной самоуверенностью было невозможно, хотя и эта черта присутствовала в характере в избытке. Чего стоила одна лишь резкая линия подбородка! Скорее всего впечатление создавалось благодаря глубокой убежденности принца в собственном всесилии: он явно не допускал, что мир способен ослушаться и отказаться вращаться исключительно по высочайшей команде. Уж ему-то наверняка ни разу в жизни не приходилось заниматься теми делами, которые Кейт считала вполне обыденными. Самым тяжелым и неприятным, конечно, оказался опыт непосредственного участия в появлении на свет теленка.

Принц мог не беспокоиться о том, что в этот момент в его комнате заперты три маленькие, дурно воспитанные собаки.

Он…

Мисс Долтри положила в рот очередной кусок рыбы.