С губ срывается нервный тяжёлый вздох. И, кажется, именно он выводит нас двоих из странного оцепенения.

По крайней мере, и я поднимаюсь с места, и Егор Викторович шевелиться начинает.

— Не волнуйся, Синицына. Ты успела загрузить, я видел. Там процесс запуска секунду длится, точно сохранилось, — успокаивающе и немного хрипловато проговаривает он.

Я зачем-то киваю, хотя вряд ли преподаватель меня сейчас так уж чётко видит. Я вот не различаю его лица. Впрочем, и не смотрю в сторону Егора Викиторовича. Лишь мельком бросаю взгляд, когда только заговаривает, и тут же отвожу.

Странно, но как раз всё вот это про сохранение рекламы мне в голову не приходило, когда свет и электричество вырубились. И страха по поводу зря проделанной работы не было. Только вот тревога почему-то всё равно при этом была. По какой-то другой причине…

— Но чтобы тебе было спокойнее, сейчас всё решим, и ты убедишься, — видимо, Егор Викторович принимает моё молчание за недоверие к его словам. — Там пробки, наверное, выбило. Не должно было, но посмотрим, в чём там дело.

Мне кажется, или ему тоже неспокойно?

Преподаватель встаёт с места, чтобы, видимо, посмотреть эти самые пробки. Вот только я в этот момент зачем-то и сама подрываюсь, заметавшись. Не получается выбрать одно направление или просто стоять на месте. Как глупо…

Но самое дурацкое в этой ситуации даже не это, а то, что я в итоге натыкаюсь прямо на Егора Викторовича. Чуть не врезаюсь в него, удерживаемая лишь его руками.

Замираю. Сердце подскакивает куда-то вверх, а дыхание сбивается напрочь. И будто даже боюсь его восстанавливать. Пошевельнуться тоже никак не решаюсь…

Егор Викторович, кстати, тоже не то чтобы разряжает обстановку. Его руки всё ещё на мне, обжигают даже сквозь одежду. А близость преподавателя настолько ощутима, что усиленно смотрю куда угодно, только не на него. Хотя всё равно тут темно и его лица не вижу.

Надеюсь, и он моего тоже. Потому что вот вообще не удивлюсь, если оно у меня красное сейчас.

— Простите… — наконец, выдавливаю я. На сбивчивом выдохе, негромко и неуверенно.

Пальцы Егора Виктиоровича чуть сильнее сжимают меня.

— Это ты меня прости, — как-то странно отвечает преподаватель. Хрипловато, вымученно даже.

Пол уходит у меня из-под ног. Нервно сглатываю, и это кажется шумным. Перекрывает даже стук колотящегося сердца.

— За что? — не узнаю собственный голос.

Егор Викторович не отвечает. Вместо этого вдруг обрушивается своими губами на мои. Жадно, напористо — так, будто дорвался до чего-то жизненно необходимого.

От соприкосновения наших губ мгновенно прошибает током. Замираю, не веря в происходящее и в то же время погружаясь в него. Мир вокруг словно рушится. Егор Викторович… целует меня?

Прижимает к себе крепче со сдавленным рыком. Мелко дрожу, чувствуя, как его язык осторожным и в то же время несдержанным касанием проходится по моей нижней губе, будто пробуя на вкус и требуя большего.

Какое-то безумие…

Егор Викторович смыкает своими губами мои, углубляя поцелуй, а я только и могу, что жалко внимать совершенно новым для меня ощущениям. Пробовать этот поцелуй с привкусом кофе и печенья, которое, видимо, ел во время нашей работы преподаватель. А сейчас будто смакует именно меня. Его руки безостановочно бродят мне по телу, пока язык исследует рот. Так порочно, недопустимо, настойчиво. Но в то же время неспешно и плавно, давая прочувствовать каждый момент мне. И я чувствую — меня буквально накрывает жарким взаимодействием языков, губ, даже тел, ведь меня почти вжимает в него. И я отчётливо ощущаю, насколько Егор Викторович возбуждён.