Лайя постаралась выровнять дыхание и убрать темные вихри. Ещё один эльф стянул с неё сапоги, задрал её штаны до колен и, показывая на её руны на ногах, закричал остальным. Тот самый эльф, что и бил её до этого, снова присел рядом, достал кинжал. Чонсок дернулся, и лезвие оцарапало его кожу.

– Чон, не надо, – тихо сказала она воину. – Хотели бы убить, убили бы сразу. Да и не думаю, что их привлекают человеческие женщины, поэтому насиловать тоже не будут. – При этих словах Чонсок тихонечко взвыл, за это его приложили головой об дерево и снова приставили оружие к горлу. Лайя продолжила: – Будем вести себя тихо, глядишь, живыми в лагерь попадем. Нам всё равно туда надо, заодно и проводят.

Эльф вспорол рукав её кофты, а затем рубашки – Лайя только сейчас поняла, что куртки у неё уже не было, очевидно, раздели, когда она была без сознания. Острие кинжала вспороло её кожу. Лайя вскрикнула и отвернулась, зубы пришлось сжать почти до хруста, чтобы подавить собственные крики. Эльф вырезал ножом на её плече символ, а когда закончил, то усмехнулся и отошел.

Символ Лайя узнала, такой используют на кандалах, которые Инквизиция одевает ведьме при поимке. Отрешенно подумалось… «Удивительно, что никто в Инквизиции не додумался до подобного. Более надежно, чем железо. Теперь ведьма не сможет воспользоваться своей магией, пока на теле не заживет рана».

Оставшись без магии, Лайя почувствовала себя безмерно слабой, захотелось плакать. Но нельзя. Слезы для одиночества. Эльфы оставили их, отошли в сторону о чем-то переговариваться. Лайя осмотрелась. Кларис была привязана чуть дальше и находилась всё ещё без сознания. Мориана нигде не было видно. Сбежал? Погиб? Отпустили? Странно, но оружия, что у них забрали: её лук и колчан, перевязь с черными кинжалами, меч Чона и нож Кларис, – тоже нигде не было, как и их сумок.

Чонсок сдвинулся в её сторону, чтобы иметь возможность дотянуться до неё ногой. Лайя заметила и подалась навстречу. Ноги соприкоснулись. На душе на мгновение стало теплее. Не одна…

– Как думаешь, они понимают наш язык? – тихо спросила Лайя, силой воли отстраняясь от пульсирующей боли в спине, что ещё помнила огонь дракона, от разбитого лица, от головной боли, от плеча с вырезанным на нем символом.

– Не похоже, – ответил он. В его глазах плескалась боль и беспокойство за неё.

– Символ, который вырезали на плече, не даст мне теперь обратиться к стихии, – сообщила она ему равнодушным голосом.

– Они заплатят за это, – гневно прошипел Чон.

– Обязательно, – спокойно согласилась она. – Где Мориан?

– Когда я пришел в себя, мы были уже втроем.

Эльф, который её «будил», направился к Кларис. Что будет дальше Лайя знала и отвернулась. Удар. Тихий вскрик, а потом испуганный возглас:

– Мориан? Где Мориан? Что вы сделали с ним?! – И хоть Кларис знала немного эльфийский, вопросы она задавала на своем языке.

Эльф ещё раз ударил её, явно предлагая умолкнуть, и отошёл.

Кларис бросила умоляющий взгляд на Чонсока.

– Его нет здесь, – вслух сказал воин и без того очевидные вещи.

Изимка затихла, а потом как-то подобралась и успокоилась. Взгляд стал равнодушным и непроницаемым. Она больше ничего не говорила и не спрашивала, молча сидела и незаметно скользила взглядом по окружающей местности, словно стараясь запомнить её.

Короткие приказы, которые периодически раздавал один из эльфов, позволяли предположить, что это и был предводитель отряда. Он же и был самым «общительным»: лично приводил в чувство людей. Вскоре время привала подошло к концу, и эльфы распределились между пленными. За Чонсоком сразу четверо присматривало. Ведьму на ноги поднимали двое, к Кларис подошел главарь, а ещё один эльф замер в стороне, держа в руке уже знакомую трубку с усыпляющими иглами.