Св. Оладий [в то время епископ Нижнечуламский и Мынты-Кульский] особой грамотой установил под страхом анафемы запрет всякого звания [людям] пересекать реку Малая Тужина, который был отменён Малым Собором только через 64 года. Когда юго-восточные земли были вновь присоединены к Мынты-Кульскому уезду, там были обнаружены племена Белых Урукхов, которые частью были вскоре замирены, а остальные вернулись в свои исконные земли. О духе Длала никто с тех пор не слышал, а упоминания имени его стали избегать даже шаманы местных инородцев».

– Святой отец, вы позволите нам снять копию с этого текста? – спросила Дина, закончив чтение.

– Никак не можно. – Епископ торопливо дожевал бутерброд с чёрной икрой. – Эти книги, как это у вас принято называть, для служебного пользования. Да и толку от этого свидетельства негусто.

– Но ведь теперь мы знаем, что подобные явления уже случались, и ни к чему катастрофическому это не привело. – Полковник Кедрач уже представила себе большой восклицательный знак в конце своего отчёта о беседе с церковным иерархом, который неожиданно легко пошёл на контакт и чуть ли не сам предложил сотрудничество. – Только один вопрос: в какой мере эту информацию можно считать достоверной?

– В свод включены только те свидетельства, истинность которых несомненна. – Епископ сделал вид, что слегка обижен. – Все они признаны отцами Церкви, и подвергать сомнению хоть одну букву – почти богохульство.

– Можете считать мой последний вопрос чистой формальностью, – поспешно сказала Дина, закрывая книгу. Прочитанный текст почти дословно отпечатался в памяти, но изложить его на бумаге стоило сразу же после окончания беседы.

– Могу считать, а могу и не считать, – задумчиво протянул епископ, с тоской глядя вслед официанту, который катил прочь столик с остатками трапезы. – Только там, в книге этой, не всё написано. Вам интересно?

– Нам крайне интересно всё, что может пролить свет на интересующее нас явление. – Дина в который раз пыталась понять, почему гость так охотно делится информацией – уж не в благодарность же за роскошный ужин.

– Отец Фрол, настоятель Пантикской обители, в своё время изучил немало документов из Всеславского Епархиального архива.

– Но ведь он, насколько нам известно, слеп.

– Отец Фрол сам по себе, как вы это называете, явление. Он рукой читает, причём может понять тексты, написанные на любом языке, даже если он ему неведом. И давайте возблагодарим Господа за то, что сей настоятель не слышит, о чём мы тут с вами беседуем и какие планы строим.

– Но мы пока никаких планов…

– А вот за этим не станет. – Епископ икнул и погладил себя по животу. – Не затем же я сюда пришёл, чтобы пищу от щедрот ваших вкушать и лясы бездельные точить. – Он сделал паузу, которая, как ему казалось, придала значительности тому, что он собирался сообщить. – А теперь самое главное… Вы ведь, поди, никак в ум не возьмёте, чего это Их Преподобие, то есть я, напросилось в казённый дом и без умолку даёт, как это у вас называется, показания.

– Признаюсь…

– Да можно и не признаваться – и так всё ясно. Нас не меньше вашего беспокоит, как это вы говорите, явление, которое на острове…

– Сето-Мегеро, – подсказала Дина.

– …и Малый Собор этим немало обеспокоен, поскольку не так уж часто Лукавый искушает нас ложными чудесами, а если искушает, значит, на что-то надеется, собака.

– Зачем же собак обижать такими сравнениям?

– Верно, прости Господи, не стоит. – Темп выступления был сбит, и епископ на несколько мгновений умолк, сосредотачиваясь. – Ну так вот… В памяти отца Фрола сохранилось письмо святого Оладия архипрестольному диакону Луке Тихому, в котором написано, что через шесть лет после исхода за Малую Тужину расстрига, богоотступник Ольгер, который длалову ересь проповедовал, явился к нему с покаянием, заявив, что ересь сию он решил от себя отринуть, и просил просветлить сердце его, дабы оно вновь приняло Господа Единого и Церковь Его. И Оладий ответил ему, что сердце своё, полное смятения, каждый только сам просветлить может, когда разум его от сует избавится. В общем, этот самый Ольгер, не найдя успокоения, всеми отвергнутый, отправился в логово поганого духа, а ещё через год инородцы, которым грамота епископская нипочём, начали потихоньку возвращаться в свои урочища, а один шаман, напившись в кабаке, проболтался, что некий бледнокудрый человек именем Ольгер вошёл в золотую хижину Длалы, дух принял жертву и тем удовлетворился. И до сих пор, кстати, тунгурские шаманы, когда камлают, рядом с Солнцем, Луной, Ветром и духами предков поминают какого-то Ольгера, который увёл с их земель бесприютного духа в невозвратные пределы. А рассказал я всё это вот к чему: если вы и хотите послать своего человека на этот остров, он, во-первых, не должен знать, что его кто-то послал, во-вторых – чтобы не осталось в этом мире ничего такого, что ему дорого, за что бы душа его цеплялась…