А теперь Периквин стал таким унылым и подавленным! Она могла понять его озабоченность, вызванную отсутствием денег. Но то, что он утратил былую живость и интерес к повседневным занятиям, было на него не похоже.

В полном молчании бок о бок они шли по лужайке. Солнце уже пряталось за большим еловым лесом, окрашивая горизонт в алые, золотые и шафрановые тона. Небо стало синеть, и первая вечерняя звезда слабо замерцала в вышине.

«Нет ничего прекраснее Прайори в мае», – подумала Фенелла.

Воздух был наполнен ароматом сирени и запахом чубушника, деревья и буйно разросшиеся кустарники усыпаны цветами. Они шли по направлению к Робинс-Вуду, большому лесу, который тянулся вдоль длинной подъездной аллеи, ведущей к проезжей дороге, и Фенелла почувствовала, что красота и спокойствие весеннего вечера оказывают умиротворяющее действие на ее спутника.

– С тех пор как ты в последний раз рыбачил, здесь развелось немало жирной форели, – сказала она, когда они переходили узкий мостик над впадавшей в озеро речушкой.

– Да? – Фенелла увидела, как у лорда Корбери загорелись глаза. – Непременно попытаю счастья. Хотя я так давно не держал в руках удочку, что, боюсь, совсем разучился ловить рыбу.

– Ничего, ты быстро все вспомнишь, – заверила его Фенелла.

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

– Не обращай внимания на мой унылый вид, – сказал он извиняющимся тоном. – Я понимаю, что ты стараешься меня приободрить. Даже если это тебе не особенно удается, все равно я не имею права навязываться тебе со своими печалями.

– Ни о каком навязывании не может быть и речи, – ответила Фенелла. – В прошлом мы всегда выручали друг друга в трудную минуту.

Она взглянула на него, как бы рассчитывая найти поддержку, но он, разглядывая грачей, устраивающихся на ночлег, лишь бросил рассеянно:

– Да, конечно.

Войдя в Робинс-Вуд, ставшим практически непроходимым из-за того, что его не прореживали уже много лет, они направились вперед по узкой тропинке, которая петляла между деревьями. По мере того как солнце склонялось к горизонту, становилось все темнее, и тусклый вечерний свет с трудом проникал сквозь густые ветви над их головами.

Они шли в полном молчании и вдруг услышали, как к ним кто-то приближается. Фенелла замерла на месте, и лорд Корбери, повинуясь инстинкту и армейской выучке, мгновенно схватил ее за руку и нырнул за куст шиповника.

– Кто бы это мог быть? – прошептал он.

– Понятия не имею, – ответила Фенелла. – Обычно по ночам здесь никто не ходит.

Медленные тяжелые шаги приближались, до них донеслось какое-то бормотание. Лорду Корбери показалось, что он слышит иностранную речь, и, лишь когда человек поравнялся с ними, они поняли, что он читает молитву.

С трудом сдерживая желание выглянуть из-за куста, лорд Корбери, не выпуская руки Фенеллы, оставался в укрытии до тех пор, пока шаги и голос не стихли вдали.

– Все в порядке, – сказала Фенелла. – Это всего-навсего старый викарий.

– Старый викарий? – переспросил лорд Корбери.

– Ты должен его помнить. Он много лет был викарием в Литтл-Комб. Потом стал таким забывчивым и рассеянным, что епископу пришлось перевести его в Лесную церковь.

– Ты имеешь в виду монастырскую часовню? – спросил лорд Корбери.

– Именно ее. Она совсем не изменилась с тех пор, когда мы были детьми. Вокруг церкви, как и прежде, развелось полным-полно белок, птиц и даже кроликов. Я часто хожу туда на воскресную службу, конечно, если старый викарий вспоминает о ней.

– А кто-нибудь еще кроме тебя ходит туда? – поинтересовался лорд Корбери.

– Еще две старушки из деревни, которые просто боготворят викария; одна из них следит за порядком в его маленьком домике. Хотя это строение трудно назвать домом, оно больше похоже на лачугу, но старый викарий вполне там счастлив. Ему давно уже стало тяжело справляться с приходскими делами. Он постоянно забывал о похоронах, а во время венчания всегда приходилось посылать кого-нибудь за ним после того, как невеста уже давно прибыла в церковь.