– У нас нет наркотиков, – мрачно сказал Нестеров, – баралгин мы ему ввели в вену. Ребята, дед неадекватен, он около суток пролежал под буфетом. Если не отвезете – его смерть на вашей совести будет. Я приеду в поликлинику и подам рапорт дежурному смены в оперотделе.

– Не надо нас пугать, – сказал фельдшер, – мы действуем по инструкции. Если не хочет, заставить не можем!

Нестеров повернулся к участковому. Тот стоял неподалеку с безучастным видом.

– Полицейский! Я, как врач, ставлю больному старческую деменцию, он не ориентирован во времени и пространстве, энцефалопатия тут очевидна, он не может отвечать за свои слова и действия! В карте я это отражу. Больной в очень тяжелом состоянии, и, если ему не оказать хирургическую помощь, он умрет в ближайшие три-четыре дня от острой почечной недостаточности.

– Да он и так помрет, – сказал второй фельдшер. – Думаете, перенесет операцию?

– А вот это уже не ваше дело, – разозлился Нестеров. – Дед неадекватен, его заявления ничего не стоят.

– Отвезем, – сказал старший по бригаде, – нам все равно, лишь бы в машине не отошел. Капельничку поставили – и хорошо. На пленке что?

– Синусовая тахикардия, – ответил Нестеров, – сто три в минуту, давление девяносто на пятьдесят. Отнести в машину поможем.

– Сами управимся, – сказал второй фельдшер «Скорой», – дед легкий, наверное, голодный. В больничке накормят. А если до ужина успеем, и ложку найдут.

– Какую ложку? – спросил Нестеров. – Его на экстренную возьмут. Давайте, ребята, если вам помощь не нужна, мы поедем.

Таня не вмешивалась в перепалку с фельдшерами «Скорой», это была бригада с другой подстанции. Сама она находилась в каком-то двояком состоянии. С одной стороны, по инструкции отказ от госпитализации подразумевал простые действия: взять подпись, оставить вызов другой бригаде через два часа, если пациент вдруг дозреет до осознания, что без больницы никак. Но другой половинкой ума она понимала, что за эти два часа в организме деда начнутся необратимые изменения и его уже не спасет никакая операция. У него и сейчас-то шансов все меньше остается, но пока они еще есть. Жгут – ненадежное спасение. Нестеров поднял ящик, махнул карточкой Тане, добавив: «Пойдем!» Они вышли и начали спускаться к машине. На лестнице встретили женщину с пакетами, та удивленно смотрела на разрезанную дверь. Увидев бригаду «неотложки», спросила:

– А что случилось?

– А вы кто? – спросил в свою очередь доктор.

– Я из собеса, – ответила женщина, – соцработник. Вот, продукты принесла.

– Ваш подопечный, похоже, вчера умудрился уронить на себя буфет, – объяснил Нестеров, – и около суток пролежал придавленный. Пока телефон не нашел в кармане. Видно, он еще и без сознания был какое-то время. Пришлось дверь вскрывать.

– Что ж теперь делать-то? – запричитала женщина. – Замок-то испортили! Как же без замка теперь?

– Вы идите в квартиру, деда сейчас повезут в больницу, а вы поговорите со спасателями. Они подскажут, как вам быть с дверью.

Из машины Таня набрала номер диспетчера.

– Мы закончили!

– Это хорошо, – сказала диспетчер, – есть еще вызов. Что-то вы долго!

– Спасателей ждали и полицию. Они ведь не «Скорая», им спешить незачем! – вставил пять копеек Нестеров, услыхав реплику диспетчера насчет «долго».

Таня вспоминала вызов, на который они ездили в прошлые сутки. «Женщина, восемьдесят четыре года, жар». Приехали по адресу, а там из-под двери дым валит. Оказалось, не жар, а пожар! Бабку вытащили живую. Дыма наглоталась! Так у нее вся комната была завалена хламом с помойки. Какие-то пакеты, бумага, тряпки рваные. Нестеров, сдавая угоревшую старушку, сказал: