- Никиточка, миленький, пожалуйста, не нужно... Ты же знаешь, у меня никого не было. Я не хочу так...
Но он рассвирепел еще больше, навалился сверху, дергая замок на молнии моих штанов.
- Как "так"? Да ты никак не хочешь! Принца ждешь? Так чем Я тебе не принц? Тебе понравится, - предательские джинсы, с таким трудом еще недавно мною одеваемые, теперь легко слетели до самых колен, и рука Никиты, замерев ненадолго, поползла по ноге от колена вверх...
- Не на-а-адо, а-а-а! - я кричала и билась на кровати, от омерзения и страха трясясь крупной дрожью. Широкая ладонь закрыла рот. И я, не раздумывая, тут же укусила ее изо всех сил. И тогда он ударил - по лицу, так сильно, что из глаз посыпались звезды. И, может быть, мне бы сознание потерять - так бы лучше было - но нет, скуля от боли, я все видела и все понимала. От удара отлетела к спинке кровати, вжалась в нее, плача и с ужасом глядя на то, как Никита стаскивает свои джинсы, а потом спокойно, словно так и было задумано, словно ничего плохого не происходит склоняется ко мне.
Что же делать? Что делать, если никто на помощь не придет? Сказать ему, что в полицию пойду после этого? Пугать или просить, чтобы сжалился и не трогал? И когда Никита вцепляется в мою грудь, кусая и причиняя боль, я придумала и сказала то, что должно было выбить его из колеи:
- Разве так мужики поступают? Ну изнасилуешь ты меня, и что дальше-то?
- Заткнись, - звучит отрывистый приказ, и грубые руки тянут вниз к коленям мои трусы.
- Всё равно тебя не полюблю! А знаешь почему?
Он на секунду замирает. И я чувствую, что встала на верный путь - сейчас либо ударит и сделает то, что собирался, либо все-таки опомнится, и продолжаю:
- Потому что Андрея люблю! И всегда любить буду!
- Что? - он вдруг отшатнулся с выражением крайнего ужаса на лице. - Андрея? Логвинова Андрея? Да он же... Извращенцы хреновы! Это же...
- А то, что ты сейчас делаешь, не извращенство? - пока он не опомнился, я словно преграду между нами непреодолимую воздвигая, натягивала свои трусы обратно. - Так можно, да? Бить можно?
Во рту был привкус крови - во время удара я прокусила щеку. Лицо горело от стыда и боли. Штаны снова отказывались подчиняться дрожащим рукам. Никита хмурился и сжимал кулаки, и я очень надеялась, что шокировала его достаточно сильно, чтобы забыть о предыдущих намерениях. Но, видимо, надеялась все-таки зря. Он вдруг злобно улыбнулся и заявил:
- Ну, раз так, раз тебя подобный разврат не смущает, значит, ничего не случиться с тобой, если и мне дашь разочек!
И когда он навалился сверху, вжимая меня в кровать, я поняла, что теперь умолять его меня пожалеть не имеет смысла - своими словами я сделала себе только хуже!
И сначала даже не обрадовалась - не поверила своим глазам - когда ударившись о стену, распахнулась дверь спальни, и на пороге появился Андрей. А потом, одной рукой прикрывая оголенное тело своей же толстовкой, второй натягивала снятые джинсы, жалась к спинке кровати, и следила за тем, как брат избивает Никиту. Бил он молча, методично, со знанием дела, наверное, даже спокойно - судя по тому, как, уворачиваясь от выпада Мантулина, легко присел, отклоняясь вправо. Потом, когда Никита корчился на полу, прикрывая голову, Андрей устало сел на кровать, спиной ко мне. И только теперь я поняла, насколько обманчиво его спокойствие - он тяжело дышал, выпуская воздух через стиснутые зубы, кулаки, со сбитыми костяшками, все также сжимались, готовые дать отпор.