Оставив это бесполезное занятие, я вышел прогуляться и размять ноги. В курилке на первом этаже, у запасного выхода на улицу, раздавались какие-то всхлипы. При ближайшем рассмотрении источником этих звуков оказалась сотрудница нашего собственного печатного издания Ольга Дмитренко. Она то затягивалась сигаретой, то громко шмыгала носом. Глаза у Ольги были явно на мокром месте.

– По какому вопросу плачешь? – осведомился я.

– Достал уже, – мрачно ответила Ольга.

– Я?

– Нет. Колобков.

– Что конкретно случилось?

– Текст мой опять потерял, а на меня орет. Будто я его не сдавала!

– Ты протоколируй и документируй.

– Протоколирую! По электронной почте посылаю в соседний кабинет! Но он же чокнутый! Номер сверстает, в типографию отошлет, а потом про свои же планы вспоминает.

– Амнезия.

– Что-что?

– Заболевание такое. Не рыдай, побереги здоровье. А то будешь такой же, как он.

– Типун тебе на язык! – Ольга нервно затушила окурок. – Пойду работать, а то сегодня еще в редакцию надо, за авансом.

Коллектив парламентского издания был почти в полном составе приписан к редакции бывшей областной партийной газеты «Ленинское знамя». С каждым его членом оформляли краткосрочный договор: с новичками – на месяц, со всеми остальными – на квартал. Считалось, что в таком случае люди будут острее чувствовать ответственность за свои слова и поступки. На довольствии в аппарате стояли двое: Колобков, редактор выпуска, и фотограф Колёсиков. Последнему платили сущие копейки, и он, как мог, подхалтуривал, устраивая левые фотосессии с депутатами. А пишущая наша братия регулярно бегала в «Знамя» за сладкой копеечкой, подвергаясь там мелким унижениям. Старые «ленинцы», которые давно приватизировали редакционный особняк со всеми активами, свысока смотрели на входящих-исходящих. Сами они бросили писать вообще, сдавая газетные полосы под рекламу, постановления-извещения и договорные материалы о достижениях властей.

Простившись с Ольгой, я вернулся к себе на этаж. Под дверью кабинета переминался с ноги на ногу приснопамятный консультант Колобков. Со мной он поздоровался, как всегда, в искательной манере, но я этого тона не принял и, молча кивнув, уселся в кресло.

– Расскажите, Владимир Владимирович, зачем вам копии материалов.

– Понимаете, Алексей Николаевич, это поручение Валентина Юрьевича. Эта грязная заметка – однозначно провокация против парламента. Нельзя, чтобы такое сходило с рук, и Валентин Юрьевич того же мнения.

– Делать вы с ними что будете?

– Понимаете, принято решение провести экспертизу…

– Это я слышал уже, – сухо заметил я. – А не скажете случайно, кто ответ писал?

– Какой ответ, Алексей Николаевич?

– «Фактам и комментариям». За моей подписью.

Колобков побледнел и облизнул губы.

– Понимаете, сам текст писал я по заданию Валентина Юрьевича, но кто подписывал, я не знаю, уверяю вас.

– Владимир Владимирович, – начал я голосом, который был неприятен мне самому, – вы всё-таки числитесь сотрудником нашей пресс-службы. Я вижу и понимаю вашу особую роль, но вы хотя бы заранее уведомляйте меня о публикациях, которые должны идти от моего имени. На большее я уже давно не претендую.

Глаза у Колобкова отчаянно бегали туда-сюда.

– Алексей Николаевич, прошу меня извинить, если что-то не так. Но это действительно было поручение Валентина Юрьевича.

– И в редакцию ездили по его поручению?

– В редакцию?

– Да.

Колобков облизнулся еще раз.

– Понимаете…

– Это тоже было поручение Валентина Юрьевича? – перебил я его.

– Да, но…

– Вы в курсе, что согласно утвержденному положению о пресс-службе все контакты со СМИ от лица парламента осуществляет только начальник пресс-службы или ее сотрудники по его поручению?