В дверь аккуратно, одним пальчиком, постучали. Я открыл.

– Алексей Николаевич, вызывали? – это была Наталья.

– Наташа, договоры с редакциями у тебя?

– Да. Занести?

– Там всё со всеми согласовано?

– Конечно. Ведь Виталий Иванович подписал.

– Тогда заноси.

Я подержал папку на руке, открыл, полистал.

– У тебя какие творческие планы на сегодня?

– Пишу сама себе должностную инструкцию. Вы же сказали, что это срочно.

– Это не я, это профессор сказал. Отложи на время инструкцию. Разошли договоры по редакциям – для подписания. Прямо сейчас.

Наталья внимательно посмотрела на меня. В такие моменты я лишний раз мысленно напоминал сам себе, что девушка она совсем не бестолковая.

– Алексей Николаевич, может, подождем?

– Зачем? Виталий Иванович подписал, надо двигаться дальше.

– А профессор? – осторожно спросила Наталья.

– Не вижу взаимосвязи, – спокойно ответил я.

После ухода Натальи я пробежал глазами текст, полученный у Забегалова. По объему ответ «Фактам и комментариям» превышал ерническую публикацию раза в полтора. По стилю он живо напомнил заявления ТАСС осенью 1983 года, посвященные вторжению США на Гренаду. Профессор обвинял зарвавшихся писак в утере всякой совести и порядочности, в полном забвении принципа объективности и неуважении к закону. Подробно и тщательно перечислялись все регалии Валентина Юрьевича – звания, почетные грамоты, дипломы. Указывался общий трудовой стаж. Насчет же Забегалова-младшего Забегалов-старший написал, что Юрий Валентинович был принят на работу под начало Валентина Юрьевича в строжайшем соответствии со всеми кодексами – как и положено, на конкурсной основе. А до этого знаменательного события сын, еще будучи студентом, проходил в аппарате у отца производственную практику и заслуживал самых лестных отзывов. Пассаж про делишки архивного отдела Забегалов-старший целиком и полностью оставил на так называемой совести так называемых журналистов, уклонившись от объяснений по существу.

Я улыбнулся, и улыбка моя была не из приятных. Автор, прикрывшийся псевдонимом «Василиса Микулишна», действительно знал многое о жизни аппарата. Те, кто не один год посвятили работе в этих стенах, не раз и не два слышали разговорчики о том, сколько кандидатских и докторских диссертаций было подготовлено силами наших архивистов, скольких уважаемых людей осчастливили тихие подручные Валентина Юрьевича… Правда, о том, как благодарили управляющего делами эти уважаемые счастливцы, даже наиболее языкатые сплетники предпочитали помалкивать.

Самое оригинальное обнаружилось в самом низу последнего листа. Ответ бессовестной прессе был подписан моей фамилией.

Сотрудники расходились в недоумении и предвкушении. Недоумевали по поводу факта обязательного коллективного обсуждения статьи, предвкушали продолжение интриги. Я упорно делал вид, что не замечаю бросаемых на меня взглядов. Витюша задержался в дверях и помялся, как всегда.

Я вскинул брови, опять почти по-спикерски.

– Поговорить?

– Да.

– Тогда прикрой дверь.

Витюша прикрыл и сел на ближний ко мне стул.

– Там Колобков копии материалов затребовал, – сказал он вполголоса.

– Каких материалов?

– Наших прошлых договорных публикаций в «Фактах и комментариях», за которые парламент платил.

– А кто он такой, чтобы требовать? – спросил я.

Витюша опустил свои ясные очи.

– Ты дал? – продолжил я.

– Нет пока.

– И не давай. Как объявится Колобков, пусть ко мне идет.

В последующие минут сорок я периодически названивал в приемную Хрюшникова. Там любезнейшую Алевтину Викторовну после обеда сменила совсем неприветливая и немногословная Елена Вячеславовна. По ее словам, спикер то принимал депутатов, то говорил с Москвой по прямому проводу, то, наконец, уехал в неизвестном направлении, не сказав, когда вернется. Звонить Хрюшникову на мобильный я не стал, памятуя о его категорическом запрете на подобного рода действия. Дела пресс-службы Виталий Иванович срочными не считал.