В сборы я не вникала. Отец лишь настоял на смене гардероба. Теперь у меня стали появляться теплые платья, штаны, строгие пальто по типу камзола и прочие вещи на случай холодной погоды. Торрон расположился на значительном удалении от моря и климат там другой. Зимой, говорят, даже снег выпадает.

- Папа, мне не нравится мое имя, - однажды за завтраком заявила я отцу.

- Твое имя принял сам Бог всех стихий, я это отчетливо видел, - улыбнулся мне отец. – А третье имя тебе не положено, малышка, ведь ты не лори.

- Но ты ведь можешь дома называть меня иначе, так как я сама хочу? – умильно заглядывала в глаза лору.

- И как же ты хочешь, чтобы тебя называли? – полюбопытствовал отец.

- Светлая! – не раздумывая выпалила я, вызвав приступ смеха у лора Иллариота.

- Дочка, - едва ли не вытирая слезы, обратился он. – Ты себя в отражатель видела? – все еще смеялся отец. – Ну какая же ты светлая? К тому же, повторюсь, Хорн принял твое имя, Ниара. Не стоит его гневить.

- Давай тогда не Светлая, а Светлана, - предприняла вторую попытку.

Отец вышел из-за стола и приблизился ко мне.

- Ниара, - присел на корточки отец, чтобы оказаться со мной одного роста. – Я понимаю, что тебе сейчас нелегко. Нелегко осознать, что ты теперь другой человек, и жизнь у тебя другая, и семья, и окружение, и даже мир, - понизил голос отец. – Но теперь ты моя дочь, моя Ниара. Я не стану называть тебя другим именем, уж прости.

- Ладно, - не сумела я скрыть расстройства. - Только я не такая, я не темная, - не глядя хитару в глаза, пояснила я. – Я не хочу, чтобы меня называли Темнейшей, моя душа полна света, папа.

- Не стоит всем открывать свою душу, - серьезно заявил отец. – В таком случае, имя – твоя броня, твоя защита. Называй себя Светлой только с теми, кому доверяешь, только с теми, кому готова открыться, - посоветовал он.

- Я люблю тебя, папа, - шмыгнула я.

- И я тебя, дочка, - щелкнул он меня по носу. – За двоих. За себя и за маму.

Торрон встретил нас холодным промозглым ветром и дождем. Отец заранее отправлял нескольких слуг с требованием привести дом в жилой вид, поэтому нас ждал протопленный, пусть и сильно запущенный особняк в самом центре города. Когда дом строили много лет назад, это, скорее всего, была окраина разросшегося со временем Торрона.

Мне досталась не слишком большая комната с совсем крохотным окном, особенно если сравнивать с моей комнатой в Раксе. Но там совсем другой климат. Если бы здесь у меня было окно во всю стену, как в нашем поместье, никакой камин не сумел бы обогреть комнату в достаточной мере. Устаревшую мебель отец вызвался заменить, а еще предложил устроить ремонт по моему вкусу. Но совершенно случайно оказалось, что это была комната мамы, когда она жила в этом доме с родителями. И я решила ничего в ней не менять, разве что немного освежить.

Приятно было осознавать, что и маленькая Ниаллея сидела перед этим зеркалом, смотрела в это окно, спала на этой кровати… Я будто становилась ближе к этой хитайе, находясь среди ее вещей. В каком-то порыве непонятной ностальгии я даже попросила переделать под меня несколько старомодных платьев, что носила мама в моем возрасте. Меня, наверное, не поймут те, кто вырос в семье, имел обоих родителей. У меня был только папа, и как бы я ни хорохорилась и не пыталась доказать прежде всего самой себе, что вся такая самостоятельная и самодостаточная, в глубине души очень хотела иметь и маму. Хотела ощутить тепло любящих рук, хотела запомнить на всю жизнь неповторимый материнский запах, знать нежность ее поцелуев и крепость объятий. Как бы то ни было, мне ее не хватало.