Можно было бы сделать шаг назад. Спасовать. Но я, конечно же, так не умею. А вот усмехнуться, окатить горячим дыханием кожу на наждачном его подбородке — это я с удовольствием. Я люблю дразнить озабоченных моей персоной самцов собственной близостью. Они так наивно думают, что раз я близко — значит, и не денусь никуда…

— Мне кажется, вы ошиблись дамой, Александр Эдуардович.

— Я тебя предупредил. Сама решай, хочешь ли ты нарываться на неприятности, — Козырь не сдвигается ни на дюйм, и в то же время и больше не приближается. Будто вот это расстояние, эти пять сантиметров между лицами — предельно допустимое. Хотя оба ведь понимаем, что личное пространство давно нарушено.

Он близко, безумно, так, что я могу рассмотреть и легкий зеленоватый оттенок темных его радужек, и, лишь раз втянув воздух, разобрать искристо-колкий и бархатно-плотный запах его парфюма.

— Хочу ли я нарваться на неприятности? — я повторяю это, смакуя каждое слово. А потом подношу руку с часами к губам, чтобы зубами ослабить застежку.

Дурацкий вопрос, хочу, конечно!

Только не успеваю!

Козырь ловит меня за пальцы, резко дергает руку вниз.

Ох ты ж…

Эта боль оказывается острой, сильной, почти паралитической. Настолько хмельной, что я захлебываюсь ею сначала, а только потом понимаю, что меня впечатали в мощное мужское тело широкие лапищи.

— Эй, ты портишь имидж верного му…

Не успеваю договорить, совершенно.

Он налетает на мой рот как штормовая волна на болтающуюся по морю шлюпку. И пальцы снова, второй только раз за наше знакомство сжимаются на моем горле, не давая даже шанса ускользнуть. Внутри меня противоестественно вскипает радостными пузырьками, как мне казалось — уже сцеженный яд.

Сорвался. Все-таки сорвался. Посреди гребаной галереи, пусть и в пустом сейчас дальнем зале, но сюда все равно может кто-то войти. И увидеть, что своей шикарной стерве жене этот мудак предпочел меня…

8. Глава 8. Инстинктивная

У его поцелуя — мощь водоворота. Можно играть по любым правилам, можно бросить весло и рыдать на дне лодки, можно пытаться упрямо сопротивляться, все равно кончишь на дне.

Я выбираю ни то, ни другое. Я ныряю в него с размаху, я целую его сама и кусаю мужские губы и слышу, как чудовище, что прижимает меня к себе, начинает грозно рычать.

Да что вы, что вы, Александр Эдуардович. Серьезно, что ли?

А как же: “Ты не в моем вкусе, а?”

— Мы уезжаем сейчас, — он произносит это на выдохе, выныривая из меня как из бездны. Ох, черт. А мне ведь нравится то, как он при этом выглядит.

— С чего бы нам куда-то ехать, да еще и вместе? Я только пришла, — я помню его предложение в первый же день нашего знакомства — скрутить меня в бараний рог и не давать вставать с колен. Вкусное, но совершенно необдуманное. На мой вкус — его нельзя делать так спонтанно.

Именно поэтому я не жду от него приемлемого ответа. Только повода, чтобы толкнуться ладонями в его плечи, плеснуть кислотой собственного сарказма и сбежать.

Как можно дальше сбежать, потому что я сейчас впервые ощутила не легкую дрожь души, нет. Болезненную лютую лихорадку. Почти сформированную потребность.

Его жажда отдается во мне слишком глубоко.

А я…

А я допускать этого не хочу.

И повод, нужно найти только повод. Найти изъян.

То, что он пытается гнуть меня под себя и забывает при этом, что я — не его саба, не его любовница — просто девочка, с которой у него и общего — одно бестолковое ДТП, вполне сойдет за искомый мной недостаток. Вот только…

— Здесь слишком много людей.

— И палева? — иронично приподнимаю бровь. Конечно, когда ты — журналистка-пятикурсница, в твоем лексиконе много и других, более литературных слов, но именно когда ты знаешь, как надо, ты и начинаешь ценить все эти жаргонизмы, сокращения, и даже нарочитые ошибки. И к тому же, мне нравится быть соплячкой со словами-паразитами в речи рядом с этим мордатым, самоуверенным и подчеркнуто деловым мужиком. Это добавляет нашему общению дополнительный оттенок этого восхитительного контраста.