16. 16 глава. София

Он хотел меня поцеловать! Не верю себе! Я ошиблась! Это невозможно совершенно!

Нет, в принципе, это возможно - в колледже были парни, которые предлагали мне встречаться, да и в школе были такие. Но Ванечка! Это, как если бы Брэд Питт обратил внимание на кассиршу в магазине!

И этого никак нельзя было допустить! Никак! Потому что... Зубы не чищены, лицо неумытое, волосы не расчесанные! А ещё я в маминых старых штанах и пижамной футболке! О, ужас! Стоило вспомнить об этом, как в лицо тут же ударила волна жара, и я прямо-таки физически ощущала, как медленно становлюсь красной, как рак.

Встречаемся глазами и, словно оттолкнувшись, отводим взгляды в стороны. Он теперь совсем другой - словно в первый раз меня видит! И нет больше в его глазах того призывного восхитительного огонька, который я видела по отношению в себе до этого!

- У меня душ в комнате, - окончательно выбивает меня из равновесия он. - Я могу тебе дать свою одежду.

О, нет! Только не это! Лучше бы я умерла! Просто выпусти меня из своего дома и всё! Иначе я точно от стыда сгорю! Печатать не могу, потому что все связные мысли разбежались из головы. Но всё-таки тянусь к ноутбуку:

- Просто выведи меня из дома и забудь, что ты меня видел!

- Тебя забудешь, как же, - недовольно бурчит он. - С таким тесаком опасно одну отпускать - увидят менты, загребут, как пить дать! А не заметить такой инструмент, просто невозможно! Я переоденусь сейчас и отвезу тебя, куда скажешь.

Когда он уходит, прихватив из шкафа, где всё аккуратно по полочкам разложено, джинсы и футболку, я начинаю лихорадочно приводить себя в порядок - пальцами расчесываю волосы, потом заплетаю их в косу - лучше так, чем растрепанной быть. Надеваю куртку, наброшенную вчера вечером на спинку стула. Застилаю покрывалом, которым он меня укрывал, постель.

Вот я идиотка! Такой парень поцеловать хотел! Но нет же, у Сонечки, какие-то глупые причины нашлись, чтобы оттолкнуть, чтобы не подпустить! Но, с другой стороны, ему-то что - поцеловал и забыл, а мне-то потом всю жизнь с этим воспоминанием жить! Безо всякой надежды на повторение!

Возвращается - молчаливый и хмурый. Не глядя на меня, достаёт из шкафа мои ботинки и свой рюкзак. Ботинки ставит передо мною на пол. Потом молча достает из ящика шкафа чистые, с бирочкой даже, носки, кладет мне на колени. Мне что, сейчас обуваться? Или он просто хочет сказать, что я должна их нести обувь к выходу, надев носки? Нет, по полу я в них точно не смогу... Умирая от смущения, все-таки натягиваю его белоснежные носки.

В рюкзак, выложив оттуда часть учебников и засунув какие-то другие, он кладёт и мой нож. Хочется спросить его о том, где учится, о родителях, наличие которых в доме я чётко определяю по звукам голосов где-то вдали, за пределами комнаты Ванечки. Но я спросить не могу, а он, похоже, обижен - даже не смотрит в мою сторону!

- Пошли! - командует мне, и я срываюсь с места, застегивая куртку и хватая с пола ботинки.

Ох, как же не столкнуться с его родителями! Может, он сможет меня как-то...

- Доброе утро, сынок! - из комнаты в коридор, куда вышли мы, шагает очень красивая чуть полноватая женщина с аккуратно уложенными волосами до плеч. - Ой!

Она застывает в шаге от Ванечки, успев даже протянуть в его сторону руки - наверное, чтобы обнять. Ну, ясно - меня заметила!

- Доброе утро, мамуль! - он, как ни в чем не бывало, целует её в щеку. И так, словно делает это каждое утро, говорит. - Это - София. София, это - моя мама, Людмила Васильевна. Мам, как отец?