Решил до Динамо дойти пешком, и свернул с Садового на 1-ю Тверскую-Ямскую. На улице темнело и включили фонари. Сегодня закончилась его кодировка, но говорить об этом никому не стал. А деньги вот в кармане… Странно, но к алкоголю никакой тяги не было. Он возвращался из кафе, со встречи с однокурсниками, футбольными фанатами, после трансляции матча. Кого-то из них, он лет восемь не видел. Все мужики пиво пили. Он, когда пришел, весь зажался, не знал, как себя вести – пить-то не собирался.

Саня Воробьев, друг, – в общежитии в одной комнате когда-то жили – принес и поставил перед ним большую кружку пива: "Давай с нами, Толян, по пивку, – а на ухо шепнул, – безалкогольное". Наверное, все уже знали о его проблемах с алкоголем, но виду не показывали – друзья.

Начался матч. Возбужденные, все орали, топали ногами и он вместе со всеми, хлопал в ладоши, обнимался, радовался и забыл, что алкоголь не пьет. Саня, хоть и пьяный уже был, но за ним следил. Все время кружки с безалкогольным пивом перед ним ставил, переживал.

Вспоминая это, сердце в груди сжалось, и слезы на глазах появились: "Нет, реветь, конечно, не буду. Но как я так глупо эти годы прожил, сам не знаю".

В памяти отрывками всплыли отголоски из прошлого: Сетунь, мужики во дворе, с которыми пил. Светка пьяная, на диване, в сапогах уснула… В Братеево, с похмелья, думает: "У кого денег одолжить?". Лежит под одеялом, потеет, весь мокрый, в туалет хочется, а встать не может. Терпит. Думает: "Еще немножко поваляюсь и легче будет". Но легче не становится. Прокручивает мысленно всю вчерашнюю пьянку, боится чего-то. Страшно с кровати вставать. Почему? Все же нормально было, а он боится. Кого? Встал через силу, голова кружится, сердце колотиться. Принял душ, привел себя в порядок, вышел на улицу прогуляться, идет и почему то боится, может людей, а может улицу, сам не поймет. От этих воспоминаний скулы сжались, крылья носа и верхняя губа брезгливо приподнялись, как будто кто-то рядом испортил воздух.

Анатолий не пытался избавиться от прошлого, оно ушло, как плохой сон. Вроде бы как не с ним все это было.

Дальше шел и уже ни о чем не думал. Откуда-то из подсознания мысль: "Завтра в церковь сходи, легче станет". – «Схожу», – сам себе, вслух ответил Толик и обернулся, убедиться, что его никто не услышал – ведь по Тверской народ и днем и ночью гуляет. Все здания, дорога, машины стали почему-то светлее, ярче, более четко видимые.

"Может, электричество каким-то образом усилили. Почему так светло стало?", – уже мысленно спросил сам себя Анатолий. На душе стало тоже светло, и от этого чувства по рукам пробежала мелкая, расслабляющая дрожь, напоминающая щекотку.

На следующей день, после работы, он попрощался со всеми и вышел вместе с Серегой – бухгалтером из офиса.

– Ты сейчас куда, домой? – спросил у Сереги пока к метро шли.

– Да в церковь сходить хочу. Вчера только приехал, и некогда было. Решил сегодня после работы, на Таганке, рядом с метро, в храм зайти.

– Я с тобой, если не против? – вспоминая вчерашний вечер, спросил Анатолий.

Доехали за пятнадцать минут, народу в метро много – час пик. Вышли из метро, обошли вестибюль, и вот высокий храм стоит. Серега, глядя на него, перекрестился и свернул налево, в проулок – там еще один храм, маленький.

– Я в этот храм иногда после работы заезжаю, мне тут нравится, – сказал Сергей.

На табличке, перед входом в храм, Толик прочитал год постройки и удивился – какой старый!

Серега три раза перекрестился, Толик тоже перекрестился. В Бога он верил, к церкви относился с уважением, но воспринимал храмы как историческое достояние русского искусства. Ходил редко, с матерью, чтоб ей приятно было. Она помолится, свечи поставит, а он в сторонке стоял, даже свечи не брал, иконы разглядывал. В Покрове храм красивый, высокий, старинный, икон много старых, он к ним как к произведениям искусства относился.