– Ксения, поехали в больницу, – стискиваю ее хрупкое плечо. – По дороге мне все расскажешь!

12. -12-

Сажусь в машину Ростислава Андреевича и вытираю слезы тыльной стороной ладони. Я нереально струхнула, когда ко мне подошел испуганный Тимур и сказал, что Маша ни с того ни с сего отключилась.

– Что ты ей дал, скотина? – набрасываюсь на него.

– Ничего, клянусь тебе.

– Не ври!

– Я не вру. Я не знаю, что с ней такое. Мы хотели заняться… сама понимаешь чем, и вдруг она отъехала.

– Ты хотел с ней заняться! Ты! Она этого не хотела!

Мне хочется взять этого кретина за грудки и как следует потрясти, выбить из него правду, как он опоил мою подругу какой-то дрянью, чтобы изнасиловать ее.

– Хотела, – настаивает Тимур. – Мы договорились, что это произойдет сегодня. И для смелости она что-то приняла. Какой-то таблетос.

– Где она взяла таблетку?!

– Откуда я знаю? Спросишь у нее, когда очнется. Ну, если очнется.

Какой же он циничный! Конечно, она очнется, по-другому просто не может быть.

– Твою мать! – забегаю в Машкину спальню и вижу ее – бледную до синевы, в одних трусиках. – Я звоню в скорую.

Потом позвонила Ростиславу Андреевичу и просто стала ждать. Скорая приехала быстро, и я выдала им скудные сведения, о том, что здесь произошло.

– Все будет хорошо, – говорит Ростислав Андреевич и крепко сжимает мою руку, вяло лежащую вдоль тела.

Я киваю и смахиваю беспорядочно льющие слезы. Мне очень страшно. Я не знаю, что она выпила и как это повлияет на ее здоровье. Отец держится, хотя видно, что он удручен. Губы сжаты в нитку, глаза полыхают праведным огнем.

– Кто дал ей психотроп? – спрашивает с нажимом.

– Наверняка Токарев. Кто же еще? Она была с ним.

– Убью тварь! – он сжимает кулак и бьет им по рулю. Я вздрагиваю и снова реву.

– Не плачь, ты разрываешь мне сердце, – с болью в голосе говорит Ростислав Андреевич.

– Хорошо, не буду, – отворачиваюсь к окну.

Он снова берет меня за руку, и рулит одной рукой. Его машина на автомате, поэтому скорость переключать не нужно. Так и едем до самой больницы, сцепив наши пальцы. Беда, приключившаяся с Машей, сблизила нас духовно.

Сидим в коридоре и молчим. В помещении висит тягостная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Проходит минута, потом целый час. Сколько нам здесь еще сидеть в неведении?

Одиннадцать вечера. Трехчасовая вечеринка получила плачевный исход. А ведь собирались тусить до утра. Эх, подруга, зачем ты приняла запрещенное вещество? Это все Токарев, черт бы его побрал! Ну ничего, Ростислав Андреевич с ним разберется, никакие родители его не спасут.

Я понимаю, что выгляжу неуместно, сидя на стуле в коротком платье, из-под которого высовывается резинка чулок. Приходится постоянно одергивать подол, что ужасно нервирует Ростислава Андреевича.

Наконец к нам выходит врач, и мы с Тепляковым как по команде вскакиваем с неудобных стульев.

– Откачали, – говорит док с облегчением. – Здоровью вашей дочери больше ничто не угрожает.

Я с шумом выдыхаю, а Ростислав Андреевич обнимает доктора и сжимает его в тисках. Док жалобно ойкает – объятия получились медвежьими.

После чего Машин отец обнимает меня, очень нежно, не так, как дока. Думаю, он обижен нам меня за то, что не усмотрела за его дочерью. Обещала ведь следить, и не выполнила.

– Я должен сообщить в полицию, – говорит врач.

– Не надо никуда сообщать, док, – тяжелая мужская ладонь ложится на щуплое плечико доктора. – Я сам во всем разберусь.

Доктор все понимает и поспешно кивает головой:

– Напишу, что случайная передозировка снотворного.

– А можно нам увидеть Машу? – спрашиваю я.