– Я тебя отпускал?

Напротив злющие карие глаза мажора, в которых искрится солнце. Растрепанные волосы кого угодно бы испортили, а ему, паршивцу, идут. Густые, каштановые, такие мягкие на вид…

От резкого поворота у меня кружится голова, и я как-то обмякаю в руках мажора, не поняв, как оказываюсь в воздухе. Он что-то ворчит, кажется проклиная меня, сестру и весь наш род до седьмого колена, но несет мое безвольное тельце в сторону машины.

– Нет, не надо, – пихаю его в мускулистую грудь, даже через футболку ощущая крепкие мышцы.

– Что «нет»? Эй, ты, – машет он перед моим лицом, – тебе плохо?

Чувствую, как он сажает меня на сиденье, ноги достают до асфальта, и я немного обретаю опору. Руки повисают как плети. Лицо какое-то вялое. Я как сомнамбула.

– Варя, – кажется, впервые за всё это время мажор называет мое имя, и это заставляет вскинуть голову. Перед лицом бутылка с водой, которую он мне протягивает. – Попей. И куда ты пошла, если тебе постоянно плохо? Где водитель?

– Надо… гулять… свежий воздух… – еле слышно шепчу, отхлебывая воду. – Роман уже дома, а тут прогуляться всего ничего. Я пойду, – силюсь встать, но рука мажора ложится мне на плечо. Придавливает, чтобы села обратно на кожаное нагретое сиденье.

– Я тебя довезу, – ворчит он с обреченным видом.

– Нет, – снова пытаюсь встать, и он ловит меня за талию, удерживая в этом положении.

Его руки на моей талии! Это сродни шоку!

– Меня тошнит, я не могу ехать в машине, – даже не понимаю, как это говорю, на автомате как-то, ведь меня просто глушит его близость. Я будто в космос попала без скафандра. Чистый вакуум.

– Мля! – выругавшись, Тимофей отступает и шарит рукой в кармане. – Держи, это поможет, – протягивает мне полоску жвачки в серебряной упаковке.

Но мне вновь приходится его разочаровать.

– Не могу шевать, – отвечаю, да еще и с возвратившимся от волнения от его близости дефектом. – Могу ешть только мягкую пишу.

От разочарования в себе могу лишь молчать и изучать изогнутые изломы в асфальте… Я полный ноль во всем. Абсолютная неудачница.

Тимофей

– На мягкой пище ты далеко не уедешь, – говорю то, что должен, хоть и не испытываю заботы об этом полуребенке. Как она может быть беременна? Она сама себя обеспечить не может.

Интересно, какой у нее срок? На языке формируется закономерный вопрос про аборт. Но понимаю, что даже для меня это будет слишком.

Спросить эту зеленую измученную лягушку об этом – значит попросту добить ее.

Убогая родственница, оказывается, полная коробка проблем. И есть не может нормально, и на транспорте ехать. И вот что с ней делать, спрашивается? Что мне конкретно делать с этим грузом? Свалилась как снег на голову.

Ладно, хрен-то с ним! Дотащу ее до дома и избавлюсь от ноши.

– Вставай, – протягиваю руку, и перепуганные глазищи снова смотрят на меня как на монстра. Чего она боится? Разве я такой страшный или сделал ей что-то гадкое? Мог бы и мимо проехать…

– Зачем?

– Домой тебя понесу. На машине ехать не можешь, идти, как я понимаю, тоже.

– Я могу, не надо меня нести, – боевая мышь пытается встать, опираясь на сиденье, но слабые руки подводят, и она валится назад.

Ерошу волосы от нервов и нетерпения, смешивающихся со злостью и растерянностью в едкий коктейль. Он несется по венам, разливается. Я не понимаю, что делать в этой ситуации, кроме как помочь ей. Это-то и ломает. Я же обещал себе избавляться от родственниц, а сам…

Надо быстрее покончить с недужной Варькой.

– Хватит уже, сама ты уже чуть не померла, – ворчливо замечая, наклоняюсь к ней. Подтягиваю к себе, подхватывая на руки. Ее тонкие руки оказываются у меня на плечах. Чувствую, как пальцы холодят шею. Она сомкнула их в замок и держится за меня. Дышит мне куда-то в район между плечом и шеей. Ощущение странное. Делаю вдох, и прошибает неясным воспоминанием.