Эйлин показалось, что её ударили. Очень сильно, в грудь, так, что вышибло воздух. Она растерянно хлопала глазами, пытаясь уложить в голове то, что услышала.

Ей так и хотелось вскочить и, топнув ногой, закричать на весь дом: «И как долго вы собирались молчать об этом?».

Обманщики! Скрыть такое! Как так можно?!

Кулаки невольно сжались, пальцы Лины смяли тонкую ткань передника, и она мгновенно прикусила язык…

Значит, обманщики… А сама ты тогда кто? Притворщица и врушка.

Про незабудки промолчала, да и про свой сон наверняка бы тоже рассказывать не стала. Вполне возможно, что и след на окне никому бы не стала показывать, если бы Мора не увидела сама…

Выказывать свою обиду сразу расхотелось.

А через мгновение Эйлин о ней и вовсе забыла, потому что свой гнев решила вдруг выплеснуть Мора.

Всегда спокойная и послушная сестрица вдруг вскочила с лавки совсем так, как хотелось самой Эйлин. Лицо её покраснело, пошло пятнами, глаза засверкали от слёз.

– Я никуда не поеду! – горько выкрикнула она. – Делайте что хотите – я останусь в Нокдагли!

И, развернувшись, со слезами бросилась прочь из дома.

– Мора! Вернись! – успел крикнуть отец, но той уже и след простыл.

Он в недоумении обернулся к Эйлин.

– Чего это она? Над чем тут реветь? Что её тут так держит?

Эйлин вздохнула и покачала головой – эти взрослые над детьми порой посмеиваются, а сами перед своим носом ничего не замечают.

– Ох, папа! – печально усмехнулась Лина. – Ну что её может держать? Любовь, конечно…

***

10. 10 Сны на рассвете

Немногим ранее…

Эйлин

Стирать бельё все ходили на берег Даглы.

И Эйлин с Морой, разумеется, тоже. Идти до реки с корзинами было неудобно, а обратно, с мокрым бельём, и вовсе тяжело, но так делали все. И сёстры тоже.

Вообще-то Дагла у них, можно сказать, за изгородью протекала, но здесь, у самого Леса, никому бы и в голову не пришло заниматься такими будничными делами, как стирка, рыбалка или мытье посуды. Здесь этот чарующий мрачноватый поток в тени вековых деревьев служил границей – Чертой.

А вот там, где река, извиваясь причудливо, сонно ползла по зелёному пойменному лугу, укутав берега в буйных порослях ивы, лещины и рогоза, вот там и кипела деревенская жизнь.

Сюда нынче и отправились сёстры.

Пока дотащили свои корзины, от жары взмокли. У Лины ноша была поменьше и полегче, но ей и того хватило. А от реки веяло сыростью и манящей прохладой…

Не раздумывая, Эйлин бросила бельё на деревянном помосте, где уже расположилась Мора, и, подтянув повыше юбку, с разбега заскочила в воду. Сверкающие брызги полетели в разные стороны, испуганная стайка мальков прыснула прочь от берега, а Эйлин рассмеялась счастливо. Набрав в пригоршню воды, она ополоснула лицо и шею, тряхнула волосами.

Какая благодать! Эйлин так любила лето и солнце! Недаром отец прозвал её «солнышком» – за её медные курчавые локоны и весёлый нрав.

Реку Лина тоже любила – ей нравилось слушать голос реки вечерами – певучий, завораживающий шёпот волн, будто Дагла пела колыбельную, а днём ей нравилось любоваться игривыми озорными струями, искрящимися на солнце. И, конечно, Эйлин любила окунуться в эти прозрачные, чуть зеленоватые волны, почувствовать кожей их мягкую прохладу, стать на время частью этой могущественной силы, что день и ночь неустанно бежала и бежала вперёд.

Но в этот раз радость была недолгой…

Мора, конечно, сразу же недовольно поджала губы – весь её вид, как всегда чрезмерно серьёзный, без слов говорил – опять у тебя одно баловство в голове, иди лучше делом займись! К тому, что сестрица не умеет веселиться и вечно ворчит, как старушка, Эйлин давно привыкла, и таким её было не пронять. Даже самые красноречивые взгляды Моры не испортили бы ей настроения.