Не женщина, а ледяная глыба. Видимо, профессия военного врача наложила свой отпечаток.

- Все нормально, Миш, - говорит на удивление ровным тоном. Она не умеет быть покорной и нежной, не любит подчиняться, но сейчас будто ломает себя. – Я просто пытаюсь быть хорошей матерью нашему сыну…

Казалось бы, логичное и вполне уместное желание, ведь я сам просил ее о помощи. Однако фраза о «нашем сыне» вгоняет меня в ступор. Я передергиваю плечами, чувствуя, как мороз прокатывается вдоль позвоночника. В солнечном сплетении неприятно покалывает.

- Я благодарен тебе за это, но… - опускаю руку на ее плечо, но тут же отдергиваю, будто обжегся. – Ты не его мать, Аля, и не обязана…

- Я всего лишь хочу тебе помочь, - перебивает меня, поднимая голову. На дне ее зрачков вспыхивает недобрый огонь, но тут же гаснет, а на лице появляется легкая улыбка. – Не переживай, Миша, я никогда не стану делать того, чего не хочу. Это не в моем характере.

- Я знаю… - задумчиво буравлю ее взглядом.

- Из опеки не звонили? – как бы невзначай уточняет Аля.

У меня внутри гадко скребут кошки, Мишаня начинает хныкать, будто подсознательно боится, а она по-прежнему холодна.

- Слава богу, нет. Надеюсь, Мегера Андреевна найдет себе наконец-то мужика, успокоится и не будет цепляться к нормальным семьям, - рычу в сердцах.

Сын заходится плачем, и я наклоняюсь к нему, чтобы успокоить. Зато Альбина, как робот с заданной программой, невозмутимо продолжает:

- Маргарита Андреевна – очень ответственная и принципиальная, иначе не была бы начальником отдела. К тому же, пережила тяжелый развод. Она тонко чувствуешь фальшь, поэтому я стараюсь быть искренней по отношению к малышу и… к тебе, - заканчивает сипло. - Вот увидишь, после свадьбы нас оставят в покое.

- Хотелось бы верить. Я устал от этой назойливой опеки, если честно. Не такой я ужасный отец, чтобы за каждым моим шагом следить.

- Ты прекрасный папа, Миш, - непривычно мягко улыбается она и берет меня за руку. Терплю пару секунд из вежливости, а потом прячу ладони в карманы домашних штанов.

Детский крик становится громче и требовательнее. Мишаня переходит на ультразвук, краснеет от усердия, и Аля впервые за все утро едва заметно вздрагивает.

- Иди в душ, потом сделай себе кофе. Позавтракай в тишине, а я с ребенком посижу, - приказываю ей, не отвлекаясь от сына. – Сделаю ему молочную смесь, как обычно. В конце концов, Мишаня родился сильно недоношенным, болел. Возможно, ему просто нужно больше времени…

Малыш протягивает ко мне ладошки, и я беру его на руки. Чувствую, как маленькие пальчики впиваются в мою футболку, цепко сжимая хлопок ткани.

- Как скажешь, Миша, - покорно соглашается Альбина.

Как только она уходит, в кухне воцаряется полная тишина. Мишаня с причмокиванием сосет кулачок, прижавшись к моей груди. Теплый, крохотный, пахнет молоком. Такой маленький, а уже с характером.

- Воспитываешь ее, да? – усмехаюсь, чмокая его в макушку. – Полегче, командир, она здорово нас выручает. Мы бы без нее не справились.

Сын мурлычет что-то на своем, слюнявит мою футболку, оставляя следы, и трется об меня носиком. На инстинктах сиську ищет. Мамки ему не хватает - это заметно. Вместо мягкой груди – силиконовая соска, вместо молока искусственная смесь, вместо колыбельной радио. Тоже в какой-то мере суррогат.

Так и живем…

Вздохнув, даю сыну бутылочку, и он жадно присасывается. Кормлю его на руках, впитывая детское тепло. Мишаня забавно подкатывает глаза, борется со сном и постоянно посматривает на меня, будто следит, чтобы я не сбежал.