- С Альбиной? – скептически уточняет брат. - А она не против таких условий? Все-таки брак отчасти фиктивный…

- Она все понимает.

- Как же та блондинка, которая тебе снилась? – участливо интересуется он, не понимая, какую бурю эмоций поднимает в моей душе обычным вопросом.

- Замучила эта галлюцинация, если честно! Хочу избавиться от нее раз и навсегда, но после Сафина опасаюсь обращаться к психиатрам, - хмыкаю с горьким смешком. Закрыв дверь ванной, тихо признаюсь: - Мне становится хуже, Герман, – я на каждом шагу ее вижу. Уже в реале мерещится…

Ловлю свое отражение в зеркале. Мда, потрепала меня жизнь – сейчас я лишь блеклая тень того выхоленного офицера со своей старой фотографии. Осунулся, почернел, покрылся сединой, как пеплом.

На секунду мне кажется, что за спиной маячит чей-то силуэт. Блондинка с лицом Насти подходит сзади, молча обнимает меня, прижавшись щекой между лопаток, там где отдаленно слышен гул сердца.

Маленькие ладони на моей груди, исцеляющее тепло хрупкого тела, рваное дыхание и слабый аромат незабудок... Ощущения настолько реальные, что меня передергивает. Память бьет как разряд дефибриллятора - и я оживаю на мгновение.

Оборачиваюсь. Никого нет.

Снова умираю.

- Встретил похожую девушку? – пробивается голос брата словно из другой реальности. Разрушает мою иллюзию.

- Типа того, - нехотя роняю, сбрызгивая лицо холодной водой.

- Так, Миша, в таком случае можно…

- Можно Машку за ляжку, Герман, - взрываюсь неожиданно для самого себя. – Эта девушка не знает меня. Она замужем, у нее двое детей. Девочки-близняшки, тоже белобрысые, - невольно улыбаюсь, когда вспоминаю о них. Но тут же мрачнею. Суровая действительность бьет наотмашь. – А еще она… организовывает нашу с Альбиной свадьбу.

Повисает пауза. В шуме воды слабо различается детский крик. Ведомый отцовским инстинктом, я возвращаюсь на кухню и понимаю, что мне не послышалось. Мишаня устроил концерт по заявкам.

- Что там, Аль? – бросаю с порога и отключаюсь, не попрощавшись с братом. Он поймет.

13. 7.2

- Мишутка от прикорма отказывается, - тихо жалуется Альбина.

Перед ней на столике - тарелка каши и несколько открытых баночек с детским питанием.

- Ого, я смотрю, у Мишани тут шведский стол. И что, ничего не выбрал? – серьезно обращаюсь к нему. В ответ он пускает слюни, перемешанные с кашей. Демонстративно плюется. – Ясно.

Беру ложку, с которой тянется вязкая сероватая масса, принюхиваюсь, переглядываюсь с сыном. Капнув себе на ладонь, пробую кашу на вкус. Пресная. С трудом сдерживаюсь, чтобы не выплюнуть. Сын внимательно следит за мной. Он будто понимает все, несмотря на возраст, и затихает в ожидании. На недовольном красном личике четко читается: «Пап, разберись».

- При всем уважении, Альбина, я бы тоже такое не ел, - аккуратно произношу, скривившись, и возвращаю ложку на место. Вытираю губы салфеткой, незаметно сплевывая кашу.

- Я делаю все по книгам и рекомендациям ведущих педиатров, - спокойно объясняет она. – Безмолочная каша без сахара на завтрак, кабачок или брокколи на обед… Я уже на выбор ему предлагаю, лишь бы ел, но он от всего отказывается.

Мишаня недовольно размахивает ручками, показывая свое отношение к «ведущим педиатрам», и бьет кулачком по ложке, так что брызги неаппетитной каши летят в Альбину. Она не произносит ни слова, хотя я чувствую напряжение. В момент, когда по всем разумным прогнозам Аля должна сорваться, она лишь делает вдох, спокойно берет салфетки, промокнув ими лицо и грудь. Молча выдыхает.

- Мне иногда кажется, что ты тоже сидишь на успокоительных, как и я. Причем доза у тебя убойная, - хмыкаю я, настороженно наблюдая, как она переключается на ребенка, терпеливо вытирая ему пальчики.