— Корней Андреевич.

— Корней и Севиль. Жесть, — расхохоталась подруга. — Хорошо хоть не Ярополк! Эй, не дерись, да погоди ты. Блин, прости, Севиль, всё, я уже не смеюсь, я серьезна как никогда. Рассказывай.

Подруги стерли с лиц лучики улыбок, и уставились на меня как совы, широко открыв глаза. А я… А что я?

— Да нечего рассказывать, — развела я руками, признавая поражение. — Несколько консультаций, несколько занятий, несколько совместных поездок в его машине — и всё. Это кошмар какой-то, девчат! Никогда со мной такого не было!

— Какого такого?

— Ну, такого, — я взмахнула ладонями, рисуя в воздухе абстракцию.

А как словами описать? Думала, что стеснялась Ветрова, злилась на него, а потом обухом по голове — влюбилась. Нет, стеснение тоже никуда не делось, позавчера например, когда Ветров по телефону поговорил, обернулся ко мне, и с усмешкой повторил:

— И чего застыла? Сказал же, чтобы за мой стол садилась. Идём, я не кусаюсь.

Так вот, я тогда чуть от стыда не сгорела! Ветров что-то объяснял, достал бумаги, линейкой в них тыкал, и говорил, говорил, говорил… а я думала: а ну как он заметил мой взгляд! Я же его буквально раздевала, на задницу пялилась. Мужскую. Докатилась!

«Не смотри на него, Севиль, а слушай. Ветров и так думает что ты невменько» — на этой мысли я ущипнула себя за бедро, попыталась понять то, что мне Корней Андреевич объяснял, но…

Но взглянула на его губы. Они не тонкие, не пухлые. Нижняя чуть объемнее, верхняя — очень четко очерчена. Обе — с трещинками, светлые, немного обветренные. И вот, Корней Андреевич, сделав короткую паузу, облизал нижнюю губу, вдохнул, и снова продолжил что-то говорить. А я ни единого слова не могла уловить: только тембр, только движение губ, нижняя губы поблескивала, отражая электрический свет, но затем снова стала матовой… а над ртом всё в темных столбиках пробивающейся щетины, и на подбородке, щеках, даже на шее… и кадык дергается при разговоре… и вот, мужской язык снова быстро скользнул по нижней губе, смачивая её, заставляя блестеть…

Он сказал, что не кусается? Жаль, я бы хотела, чтобы укусил! А лучше — поцеловал!

Эта мысль испугала, я не пыталась её отогнать, признавать свои желания я умею: я бы хотела целоваться с этим мужчиной! До припухших губ, до уставших мышц лица, до изнеможения!

— Всё понятно? — наконец, услышала я слова Ветрова, и растерянно взглянула на стопку бумаг, а затем также растерянно — на Корнея Андреевича.

Ну всё. По его мнению я точно недоразвитая! И по своему мнению тоже. Потому что я ничегошеньки не уловила!

— Как-то так, — рассказала я подругам. — Очередной мой позор: сидела, пялилась на него, не поняла, что нужно делать, глазами хлопала дура дурой! Стыдно — ужас!

— А он что?

— А он, — я вздохнула, но уже с облегчением, — он на букет, который Эльнур подарил, посмотрел, нахмурился, и буркнул что-то про романтику, мешающую думать. Решил, что я из-за букета размечталась, потому и не слушала его. И разрешил уйти.

— А ты? — подруги слушали меня с горящими глазами и, почему-то, радостно, хотя чему здесь радоваться?

Тому, что я потом весь день себе места не находила? Тому, что Эльнуру наврала — он звонил вечером, сказал что может повтор матча посмотреть, а освободившееся время со мной провести?

Нечему радоваться.

Позавчера, под вечер, я подумала: ну бывает, залипла на красивого мужчину. Это всё на фоне ссор с Эльнуром, но утром я проснусь, и всё пройдёт! В конце-то концов, меня всегда сверстники привлекали, а взрослые мужчины только уважение и могли вызвать, но никак не желание целовать, обнимать, мечтать…