— На счастье! — орет какой-то мужчина.

— Ох, батюшки, началось, — причитает Нина Федоровна — женщина лет сорока пяти, тоже уборщица, и, схватив метлу и совок, спешит в зал.

— Да похер! Да, на счастье! — вскрикивает кто-то еще и тоже с размаха разбивает бокал.

19. Глава 19

Следом за Ниной Федоровной срывается еще одна уборщица, а я остаюсь, молясь, чтобы эти не видящие краев варвары прекратили уже бить посуду.

Придерживаясь за стол, Платон встает и шатко выходит из-за стола.

Боже мой, нажрался вдрабадан на радостях.

Мне в глубине души тоже радостно, что Платона освободили, и вместе с тем тревожно, потому что пока он был за решеткой, я чувствовала хоть и хлипкую, но безопасность, а теперь что его сдержит?

А второе противоречие меня просто убивает!

Прямо сейчас я наблюдаю то, что предрекала Платону: на воле возле него будут виться разные девушки — выбирай любую. И вроде бы тоже радость испытывать должна, что мужчина может отвлечься и забыть обо мне, но в груди почему-то больно царапает всякий раз, когда к Платону подходит Каролина…

Все мысли махом вышибает, когда он шагает в мою сторону.

Пячусь к стене, чтобы меня не заметил.

И он действительно не смотрит, но, поравнявшись с декорациями, все равно замирает напротив меня как будто инстинктивно. Я даже задерживаю дыхание… и Платон поворачивает ко мне голову.

Несколько секунду хмуро присматривается, затем криво ухмыляется:

— Какая эротическая галлюцинация… Девочка с лицом Карамельки.

У меня за одно мгновение вся жизнь проносится перед глазами, когда Платон надвигается на меня. И смотрит… смотрит неотрывно, а у самого глаза стеклянные. Напирает, вжимает меня своим мощным телом в стену, потом вдруг сгребает меня сильными ручищами в крепкие объятия.

Почему он назвал меня девочкой с лицом Карамельки? Я же и есть она. Я не понимаю. Платон обхватывает мою косичку и тянет голову вниз, запрокидывая лицо. Вгрызается в меня жадным поцелуем, с языком. Дышит часто и яростно, как зверь, все сильнее и сильнее стискивая меня в руках.

Я протестующе мычу, пытаясь освободиться, но это бесполезно. Платон лишь сильнее напирает снова и снова, трахая мой рот языком и оставляя на губах горький вкус алкоголя. Страх комом подкатывает к горлу, а тело вдруг обмякает после неудачных попыток отбиться. Жар заливает лицо. Даже пьяным этот дьявол целуется великолепно, сжигая дотла мою душу.

Облизнув кончиком языка мои губы, Платон отстраняется, но продолжает неотрывно смотреть мне в глаза.

— Пиздец… — хрипит он и не сильно отталкивает меня.

Мне даже показалось, как-то брезгливо. Он, покачиваясь, шагает к уборным. И я тоже теперь покачиваюсь от переизбытка эмоций и бешеного адреналина. Обмахиваюсь ладошкой. Всю трясет.

— Уф-уф… охренеть! — подлетает ко мне ошарашенная Валя. — Я бы скончалась на месте от такого поцелуя. Сколько экспрессии, сколько страсти!

— Да ну тебя… — бормочу, а у самой не перестают гореть губы.

— Ладно, прости, это все эмоции. Я просто случайно вас увидела и офигела. Граф все-таки тебя заметил. Что он сказал?

— Ничего не сказал. Я вообще ничего не поняла.

— Но он не злился хотя бы?

— Без понятия. Он такой пьяный…

Подругу зовет бармен, и она снова вынуждена отлучиться.

У меня ноги подкашиваются, и я присаживаюсь на корточки и хватаюсь за голову, забывая о зале и обо всем на свете. Столько вопросов в голове, но нет ни одного вразумительного ответа.

— Анна! — зовет меня администратор, и я поспешно встаю. — Сходи проверь, все ли в уборной нормально. Гостя что-то долго нет.

— Почему я?

— А кто? Я, что ли, должна? — возмущается девушка. — Ты пока одна тут прохлаждаешься! Живо!