Через десять дней это везение окончилось: Лауру отправили на огород, а ко мне в келью вернулась сестра Брона. Женщина она была добрая, терпеливая и независтливая. Так что для меня лично чего-то плохого не произошло. Мне только было жаль приятельницу, которая сейчас надрывается на солнцепеке.

Теперь меня тоже будили рано. В рассветных сумерках мы шли на молитву вместе с сестрой Броной, и там я, уже привычно подвернув подол длинного платья, чтобы не стоять коленями на голом камне, зазубривала про себя молитвы, понимая, что здесь они понадобятся. Потом сестры шли в трапезную, а я в комнату, где получала добротный завтрак. Затем отправлялась в швейную мастерскую, где и работала весь день, прерываясь только на обеденную молитву.

В основном швеи были пожилыми. Думаю, их выбирали из тех, кто сохранил до своих годов хорошее зрение, но работать на тяжелых участках уже не мог. В мастерской шили шесть женщин вместе с сестрой Ранией. Я была седьмая.

Не все из них были добродушно настроены ко мне. Как ни странно, даже это чужое злорадство приносило свою пользу. Задеть меня как-то физически две самых язвительных старухи не осмеливались. Зато из их разговоров, которым они предавались с явно видимым удовольствием, я почерпнула достаточно много.

Первые сведения о мире, которые дала мне Лаура, сейчас активно пополнялись благодаря их зависти и раздражению. Я старалась по возможности не ввязываться в беседы с сестрой Гризелдой и сестрой Хелмой, но они говорили достаточно громко для того, чтобы слышала не только я, но и все остальные швеи.

-- Я вот, сестра Гризелда, иногда думаю: которые Господа не почитают и не боятся, непременно в жизни в большую беду попадают.

-- И не говорите, сестра Хелма. Взять вот хоть барона нашего. Экий по молодости орел был! И воин не из худых, и с войны восемь телег добра привез! А все одно: родителя не почитал, в храм Божий лепту худую отдал, вот Господь его и покарал. Ежли б он батюшку своего, покойного барона, не ослушался, да женился на ком велено… глядишь, и обошла бы его кара Господня!

-- И вот во всем я с вами, сестра моя, согласная! Это он своей непокорностью гнев Божий навлек на себя. А только я вам так скажу: за грехи отцов завсегда деточки отвечают. Видать, потому сынку его Господь детишек и не дает.

-- Через испытания жестокие люди к Господу обращаются, сестра. Чтобы старому барону часть земель на храм не пожертвовать? Все равно земли в разорение приходят, а толку нет никакого. Как он закоснел в обиде на Господа и даже в праздники великие в храм не ходит, так Господь и раскаяния его не видит. А покаялся бы, да имуществом поделился, глядишь, и пришло бы в дом его благополучие.

– Хватит вам, злоязыкие! – вмешивалась сестра Рания. И наступала тишина.

Небольшая паузы, следовавшая за подобной беседой, как правило, не длилась долго. Спустя некоторое время одна из сестер непременно начинала снова:

-- Вы как думаете, сестра Хелма, когда новая кровь в семью вольется, простит Господь грешника? – вопрос она задавала своей собеседнице, но в это время обе косились на меня, пытаясь понять, насколько мне тяжело и страшно слушать эти ужастики.

Я шила, не поднимая глаз и не показывая, что понимаю, о ком они говорят. Просто делала вид, что никак ко мне эти беседы не относятся. Я боялась ссоры, боялась, что невольно выдам себя, что в разговоре поймут: я чужачка. Кажется, такое мое поведение раздражало их еще сильнее.

-- Ежли бы невестка им досталась богобоязненная и почтительная, может, и смягчилась бы баронесса и в сердце свое ее приняла. А ежли от свекрови нет любви и ласки, то о каком покое в дому говорить можно? Сама-то ведь баронесса хотела сыну невестку из баронского рода.