Впору бы рассмеяться, но сейчас все это было совсем не смешно. Джулия еще не могла наверняка сказать, насколько доверительные отношения связывали слугу и господина, но раздражать Дженарро было глупо. И, может, даже опасно. Она ухватила Альбу за руки, будто обожглась — настолько они были горячи:

— Альба, обещай не задираться! Слышишь? Богом клянись! Иначе прогоню, так и знай!

Та даже вмиг побелела:

— Да что вы, сеньора Джулия! Да что стряслось-то?

Джулия разжала пальцы, глубоко вздохнула, слушая, как колотится сердце:

— Обещай!

Та с готовностью кивнула:

— Обещаю! — но в ее надломившемся голосе сквозила какая-то досада.

Джулия помолчала, опустив голову. Нет, рассказывать Альбе о постыдной тайне сестры она не собиралась. А вот об остальном… Она вновь заглянула в зарумянившееся лицо служанки:

— Скажи, ты хоть когда-нибудь что-нибудь слышала о его матери?

Та нахмурилась:

— О чьей?

— Сеньора Соврано.

Альба хмыкнула:

— О тиранихе?

Джулия вздрогнула всем телом, даже вздох застрял в горле:

— Почему ты так ее называешь?

Альба простецки пожала плечами:

— А как ее еще называть. Супруга старого тирана — стало быть, тираниха…

— Так слышала что?

Альба покачала головой:

— Ничегошеньки, ни словечка. Про покойника много жути говорили, а про эту сеньору никогда не слыхала. А есть ли она? Может, в могиле давно. С таким-то муженьком!

Джулия покачала головой, но от сердца, все же, немного отлегло после неосторожных слов:

— Не в могиле, Альба. Сеньор Соврано сказал, что я должна обязательно понравиться его матери.

Альба даже расхохоталась:

— И всего-то? Да покажите мне сеньору, которой вы не понравитесь? — Она с недоумением покачала головой: — И красавица, и умница, и сердце у вас какое! Вам всего-то и нужно, что улыбнуться, да доброе слово сказать. Любая старуха растает.

Джулия лишь опустила голову:

— Дай то бог, Альба. Дай то бог.

Но в сердце не было никакой уверенности.

11. Глава 11

На одной из остановок Дженарро сообщил, что это последняя. Теперь будут гнать коней, чтобы прибыть в Альфи к ночи. Оставалось лишь кивать, и принимать. Не отсрочить и не отвратить…

Альба долго смотрела в широкую спину удаляющемуся камердинеру, и ее личико скривилось, будто она засунула в рот лимон.

— Ну, ведь сущее чучело, сеньора! И еще смеет вам приказы раздавать!

Джулия опустила голову:

— Он — лишь голос своего господина.

— Господин мог и попородистее пса завести. Или уж вас бы пожалел и слал кого поприятнее. Хоть лицо человеческое видеть, а не эту, прости господи, рожу!

— Альба! Ты обещала!

Та осеклась, поджала губы и ухватилась за юбку, чтобы занять руки:

— Простите, сеньора. Не удержаться…

Джулия отвернулась и отыскала взглядом в нагретых солнцем камнях Лапу, который охотился на ящериц. Он был счастлив, и сердце наполнилось теплом — хотя бы Лапушку радовало это вынужденное путешествие. Впрочем, казалось, и Альбу захватили новые ощущения, хоть та и старалась сохранять лицо и «поддерживать» госпожу. Джулия не осуждала. В конце концов, поездка Альбы такая же вынужденная, и было хорошо, если та находила в ней что-то приятное. Но это приятное заканчивалось ровно тогда, когда появлялся Дженарро. И в Альбу будто вселялись демоны. Джулия никогда не видела ее такой. Разумная и сдержанная Альба становилась сварливой, как самая последняя торговка. И откуда только все это вылазило! Но, по большому счету, Альба была права…

Казалось, Дженарро позволялось больше, намного больше, чем всем прочим. И люди Соврано держались с ним как-то по-особенному. То ли с почтением, то ли со страхом… Во время остановок Джулия по возможности наблюдала за ним. Он всегда неизменно терся возле господина и отходил от него лишь тогда, когда являлся с вопросами к ней самой. Каждый день господин и слуга перед ночевкой дрались на мечах; коренастый и нескладный камердинер двигался с настоящей грацией хищника и ни в чем не уступал самому Соврано, которого просто не в чем было упрекнуть.