Теперь все казалось совсем другим. Лишь какие-то сутки смогли все перевернуть. Какими бесконечно глупыми и наивными были обещания, данные рыдающей Марене. Джулия лишь поддалась горю сестры, сочувствие застило разум. Казалось, за эти сутки она повзрослела.

Альба все же не выдержала:

— Давайте, я вас раздену, сеньора. Уж и ложиться пора. Наверняка завтра поднимут ни свет, ни заря.

Джулия лишь кивнула, отпустила Лапу, и тот принялся копошиться в постели, поддевая носом край одеяла и подсовывая голову. Только бы не вынюхивал мышей. Не сказать, что Джулия боялась их, как Марена, но точно не хотела бы увидеть в собственной постели.

Она будто ожила:

— Альба, ты мышей тут не видела?

Та покачала головой:

— Нет, сеньора, к счастью, нет. А вы и не бойтесь — этим тварям Безликий бог тоже ума отвесил. — Она кивнула в сторону Лапушки: — Они пока нашего сеньора чуют — ни по чем не вылезут. Сами же знаете. Тут вернее, чем на какую-то кошку полагаться.

Альба была права. С тех пор, как появился Лапушка, мыши в покоях Джулии перевелись. И у сестры водились, и у прочих, но туда, где обитался Лапа, и носа не совали. И приходилось бедняге прилагать усилия и всеми правдами и неправдами пробираться за мышами в подвал. Но в этом тоже были свои плюсы — если Лапушка исчезал из виду, Джулия всегда знала, где его искать.

Альба что-то болтала, ловко распускала многочисленные завязки на одежде госпожи. Наконец, подала ночную рубашку. А Джулия лишь прислушивалась к рези в желудке, которая стала почти нестерпимой — за столом она толком ничего и не съела. Она юркнула под одеяло, поежилась:

— Альба, там, в корзинке, у нас ничего не осталось?

Круглое лицо горничной вытянулось от удивления:

— Так вы разве не поели, сеньора?

Джулия лишь покачала головой:

— Где уж там.

Альба, наконец, дала волю любопытству, которое тщательно скрывала. Теперь оно просто распирало ее. Альба была гораздо проще без глаз своих подчиненных.

— Так что же вы там делали, сеньора?

Джулия крепче закуталась в одеяло:

— Говорили. Вернее, он говорил, а я… слушала.

Альба отстранилась, прижала маленькую руку к груди:

— Да на вас же лица нет.

— Так есть что в корзинке?

Горничная залилась краской, вздрогнула всем телом, даже Лапа подскочил, но тут же вернулась с корзиной, села на край кровати:

— Сыр остался и пирожки с голубями со вчерашнего стола.

Джулия взяла пирожок, поднесла к губам, но будто опомнилась:

— А ты сама ела?

Альба кивнула:

— Этот приносил. Самолично. Ячменную кашу и сало с ломтем хлеба. Если бы я знала, что вы ничего не ели — не притронулась бы! — она покраснела еще сильнее.

Джулия покачала головой:

— Не переживай, мне пирожка хватит. Тут и он поперек горла встанет.

Альба потупилась, но тут же вскинула голову:

— Спрашиваю: «Почто запираешь»? А он заладил одно свое: «Велено». Велено — и все тут! Ну, я ему еще покажу!

Джулия покачала головой:

— Нет! Не задевай Дженарро. И ссор не ищи. Слышишь?

Альба помрачнела:

— Слышу, сеньора. Но, как увижу эту рожу, аж не удержаться. И откуда только взялся такой — чучело огородное. Моя бы воля — дворовыми собаками такого погнала. А он — нате-ка! При таком сеньоре во дворцах! Тьфу! — она картинно сплюнула. — Смотреть тошно. А то шастает: «Не нужно ли чего?». Нужно! Рожу твою не видеть! И лапищ твоих поганых!

Джулия бросила пирожок обратно в корзинку и шлепнула ладонями по постели:

— А ну, говори! Что стряслось?

Та поникла, отвела глаза, а щеки предательски вспыхнули:

— Ничего, сеньора. Ничего.

— Альба!

Та сдалась:

— Улыбаются они тут! Глазками своими муравьиными зыркают! А чуть отвернулась, — Альба выразительно шлепнула себя обеими ладонями по заду, — так уже ручищи пристроил! Будто право какое имеет!