Ну, на бегающего мой заместитель, а заодно и старый друг, походил мало. Прямо сейчас он лежал, откинувшись на груду пуховых подушек в синих наволочках, на широкой кровати с резными дубовыми спинками, изображающими грифонов. Его правая нога, неестественно прямая и туго забинтованная грубыми полотняными бинтами от бедра до колена, покоилась на специальной деревянной подставке, обитой мягкой кожей. Выглядел, правда, бодрым и даже веселым: щеки порозовели от хорошего напитка или лекарств, в серых глазах блестел обычный для него озорной огонек. Но вставать все равно пока не мог, о чем красноречиво говорила трость, прислоненная к стене в пределах досягаемости. А значит, снова все переговоры и приемы в ближайшие дни должны был вести я. То еще счастье.

Я тяжело опустился в глубокое кожаное кресло у его постели, сдвинув тяжелый черный плащ, чтобы не помять складки.

– Лучше скажи, что там с эльфами? – спросил Лайон, отложив в сторону толстый фолиант в кожаном переплете, который он лениво листал. – Служанки шепчутся, что к тебе после утренней аудиенции лучше было не подходить ближе чем на десять шагов. Ты, говорят, едва ли не дымом дышал, а по коридорам шел так, что факелы гаснут. – Он прищурился, изучая мое нахмуренное лицо с привычной проницательностью.

– Да что там могло быть, на той проклятой аудиенции, – раздраженно передернул я плечами, чувствуя, как заново закипает знакомая злость. – Наглые они слишком, как всегда. И торговые пошлины на эльфийские вина им понизь, и законы о лесных угодьях в их пользу перепиши. Как еще на династическом браке между моим троюродным племянником и их принцессой не настояли. – Я с силой провел ладонью по лицу, будто стирая с него остатки натянутой вежливости и усталость.

– Ты их, конечно же, послал куда подальше? – ухмыльнулся Лайон, явно представляя себе эту картину с удовольствием. – По всем пунктам? С присущим тебе дипломатичным красноречием?

– Естественно, – недовольно фыркнул я, скрипя когтями по ручке кресла. – Но они все же сумели впихнуть свою гадость. У нас теперь живет, представь себе, щенок оранты. Всучили под видом "жеста доброй воли", сволочи шелковые.

Я почти услышал довольное повизгивание и громкое чавканье этого «подарка», доносившееся, вероятно, из глубины замка, с кухни, где Гроха пыталась его накормить.

Лайон весело расхохотался, откинув голову назад на подушки и чуть не задев больную ногу. Его смех, гулкий и заразительный, отозвался низким эхом в каменных стенах высокой комнаты.

– Что-то подобное я и подозревал, – сообщил он, отсмеявшись и вытирая платком уголок слезящегося глаза. – Уж слишком настойчиво и сладкоречиво эльфийский щеголь-посол добивался срочной аудиенции именно сегодня. И что ты теперь планируешь делать с этим… сокровищем? Он же тут все, вплоть до каменной кладки, сожрет. – В его голосе сквозило, скорее, искреннее любопытство и доля злорадства, чем настоящее сочувствие.

– Да если б я знал! – я вскочил с кресла, словно его укусили, и сделал несколько резких шагов по ковру, стараясь сбросить накопившееся напряжение. – Была б моя воля, я б его назад отправил немедленно, причем специально голодного! Прямо в опочивальню самого Рантариэля Прекрасноликого переслал бы черным порталом! Но это же чистейшей воды дипломатический скандал! – Я остановился у высокого стрельчатого окна, глядя в темный замковый двор, подсвеченный трепещущим светом факелов в железных кольцах.

– Не только скандал, – Лайон покачал головой, его улыбка стала чуть более серьезной, но глаза все еще смеялись. – Эти остроухие фанатики могут и священную войну объявить, коли что. Как же, ты не уважил их дар, не захотел накормить несчастного голодного щеночка, их священного зверя. Нет, Раймонд, от этого мохнатого проглота просто так не избавиться. Это ловушка в шелковой обертке.