Погруженная в свои не особо веселые мысли, я сняла с вешалки потертый плащ, укуталась в него, чувствуя прохладу подкладки, захватила потрепанную кожаную сумку и направилась к лифту. Он как раз на нашем этаже стоял, его двери отражали тусклый свет коридорных ламп. Несколько секунд тряски в кабине, пропахшей маслом и пылью, и я на первом этаже нашего офисного здания, давным-давно пустого и темного, лишь дежурные лампочки горели в холле. Все умные люди уже по домам сидят в тепле и на улицу носа не показывают. Та же Анна Викторовна, небось, у своих детей уроки проверяет да чай с зефиром пьет из красивой кружки. И только я, как призрак во плоти, шагаю к стеклянным дверям выхода. И непонятно, когда вообще до постели доберусь. А спать-то хочется уже сейчас, глаза слипаются…

– Опять ты, Линка, поздно, – добродушно прогудел охранник Виктор со своего места у входной двери, отрываясь от газеты. – Всех денег не заработаешь. Здоровье дороже.

– Так их хоть немного заработать бы, те деньги, Виктор Степаныч, – отшутилась я, пытаясь улыбнуться, но получилась лишь усталая гримаса. – Ипотека не ждет.

– Это да, – согласно вздохнул он, покачивая седой головой. – Ну, увидимся завтра. Иди осторожно, гололед.

– Обязательно. До свидания.

Сказала и толкнула тяжелую дверь. На улице резкий ветер сразу трепанул волосы, забираясь под воротник плаща ледяными пальцами. Влажный, промозглый воздух пах талым снегом, бензином и городской грязью. Фонари рисовали на асфальте желтые лужи света, между которыми клубился молочно-белый туман, заволакивая дальние дома.

Я спустилась по скользким, покрытым ледяной коркой ступеням, цепляясь за обледеневшие железные перила, которые больно холодили руку даже через перчатку. Где-то вдалеке гудел мусоровоз, а с переулка доносился развязный смех и возгласы компании – наверное, посиделки в баре через дорогу только набирали обороты.

Нога соскользнула неожиданно и резко – под тонким, почти незаметным слоем льда оказалась глубокая рытвина.

– А-а-а! – Рука инстинктивно рванулась к сумке, я попыталась удержать равновесие, но пакет с документами выскользнул, бумаги рассыпались по грязному тротуару, как белые птицы. Падение заняло лишь секунду, но мозг успел прокрутить глупую, обидную мысль: "Опять химчистка за свой счет, и сумку чистить". Спина больно, с глухим стуком ударилась об острый край бордюра, а коленка предательски заныла под тонкими колготками, наверняка порвав их.

Я нелепо взмахнула руками, заорала, сажая голос на холодном воздухе, и полетела непонятно куда, в самую тьму между фонарями, чувствуя, как холодная влага проникает под одежду.

Раймонд:

         День не задался с самого начала. Солнце едва успело окрасить острые шпили башен моего черного мраморного дворца в кроваво-алые оттенки, как я уже сжимал кулаки так, что ногти впивались в ладони, от ярости. Впрочем, оно и не удивительно. Как еще может пройти день, когда во дворце появляются эльфы? Эти ушастые фанатики из Вечного Леса, чьи шелковые одежды нестерпимо пахли жасмином и высокомерием, всегда вели себя так, будто весь мир вращается вокруг их изящных, длинных пальцев. Я терпеть не мог их самовлюбленных, едва заметных улыбок, их манеры говорить размеренно и складно, будто стихи слагают, и их неизменных, как песок в пустыне, напоминаний о том, что проклятый договор о союзе подписали еще мои прадеды. Лайон, мой вечно невозмутимый заместитель, обычно брал на себя роль громоотвода для их изощренных словесных игр. Но вчера, оступившись на скользких ступенях книгохранилища, он сломал ногу, да так неудачно, что осколки кости пробили кожу и кольчугу. Лекари, обвешанные звенящими амулетами с рунами регенерации, клялись, брызгая слюной, что через три-четыре дня он будет как новенький. Но сегодня – сегодня я был обречен сидеть на холодном троне из отполированного обсидиана, впиваясь когтями в гладкие подлокотники, пока процессия эльфов шелестела струящимися шелками по залу, усыпанному лепестками черных роз. Они специально принесли эти увядающие лепестки – прекрасно знали, что я терпеть не могу их приторно-сладкого, удушливого запаха.