До старой фермы, в ворота которой упиралась лесная дорога, такси добралось через час. Обалу отпустил машину, дождался, пока автомобиль развернётся и скроется за поворотом на шоссе. Опираясь на костыли, прошёл в рассохшуюся калитку. Осмотрелся.

Здесь, на ферме бабушки Энграсии, всё было так же, как всегда: тихо, спокойно, наполнено солнечными лучами, летучими тенями, писком птиц, мельканием бабочек над полузаросшим ручьём, монотонным журчанием воды… На листьях питангейр и старого мангового дерева ещё искрились капли ночного дождя. В пёстрых зарослях кротонов копошилось, бранясь резкими голосами, семейство туканов. Целая стайка радужно-зелёных колибри мельтешила в воздухе над пластиковой поилкой, прибитой к столбу веранды. По крыше, цепляясь клювами за черепицу, лазили жёлтые жандайя[58]: птицы здесь совсем не боялись людей. Когда Обалу подошёл к дому, попугаи нехотя взмыли вверх – и тут же опустились на место.

К изумлению Обалу, в старом доме кто-то был. Бабушка умерла несколько лет назад, и в те дни, когда на ферме не проводилась макумба, здесь мог оказаться только один человек. И Обалу, хлопнув в ладоши, позвал:

– Дон Осаин!

Ему ответили не сразу. Но через несколько минут с веранды послышались шаги и на крыльцо, спугнув колибри, вышел чернокожий старик в шортах цвета хаки, с обнажённым худым торсом. Лицо его, поросшее короткой курчавой бородой, было удручённым и усталым. При виде Обалу он поднял брови, недоверчиво почесал в затылке – и вдруг широко улыбнулся, блеснув крепкими, как у молодого, зубами:

– Малыш Обалуайе! Тебя мне сам Господь послал! Иди скорей сюда!

Обалу знал дона Осаина столько же, сколько помнил себя. Бабушкин сосед жил на заброшенной табачной плантации у самой кромки каатинги[59], далеко от автострады и больших городов, в двух шагах от фермы доны Энграсии. Семьи у старика не было. Но дня не проходило, чтобы к разваливающимся воротам его дома не подъехала городская машина. Из автомобиля мать выносила на руках больного ребёнка, или взрослые дети выводили старика-отца, или муж помогал выбраться беременной жене. В хижину на краю леса являлись с гниющими ранами, с непроходящими болями, с безнадёжными опухолями и старыми ноющими шрамами. Иногда к дону Осаину приезжали дипломированные врачи из Баии и Сан-Паулу. Оставив свои дорогие автомобили у ворот, светила медицины босиком проходили на просторную, открытую воздуху и солнечному свету веранду и подолгу толковали с чёрным стариком в линялых шортах и рваной футболке. В нескольких штатах люди знали: дон Осаин поможет там, где в самых дорогих клиниках только разведут руками.

Обалу любил бывать у старика. Когда ты с детства ковыляешь на костылях, футбол, любовь и капоэйра – не для тебя. Приезжая на ферму бабушки, Обалу обычно на весь день уходил к соседу: слишком тяжело было смотреть, как братья носятся, вопят, дерутся и заигрывают с девчонками. У Осаина же было тихо и спокойно. В ветвях пикуи и манго щебетали птицы. Под домом жила чета броненосцев. На глиняной куче грелись игуаны и зелёные черепахи с длинными шеями, а в дупле старого какаового дерева обитало семейство енотов. Из мебели в доме старика была лишь старая, скрипящая на все лады железная кровать, ящик из-под кокосов, заменявший тумбочку, на котором высился древний телевизор с несносным характером, да полки с книгами. Целые дни старик и мальчик-инвалид проводили под тростниковым навесом, где в тени сохли пучки трав и листьев. Там же Осаин готовил свои снадобья. Обалу никогда не бывал в тягость старому знахарю: напротив, им всегда находилось о чём поговорить. К двенадцати годам Обалу знал названия всех трав и корешков, висящих на прочных «табачных» нитях под навесом, помнил, как и для чего их использовать, из каких растений делаются отвары, из каких – порошки, что нужно пить, что – вдыхать через нос, чем смазывать кожу, а что ни под каким видом не пробовать даже кончиком языка. Сам Обалу рассказывал старику о прочитанных книгах, о кино, о компьютерных программах, о квантовой физике, о своём новом айфоне, о выставке картин в Рио, о последних иллюстрациях Марэ… Дон Осаин слушал, кивал, задавал серьёзные вопросы и выслушивал пространные ответы, – а чёрные узловатые руки старика при этом не переставали перетирать, толочь, нарезать, разминать, отмерять, всыпать в кипяток, размешивать, процеживать… Обалу слушал, смотрел и учился. Несколько лет назад он даже решился было совсем переехать к Осаину, но Марэ так всерьёз расстроился… Да и о том, чтобы провести в дом старика Интернет, не могло быть и речи: там регулярно гасло даже обычное электричество…