С досадой осознаю, что фото со Златой нет. Словно нашей девочки и не было никогда в его жизни. Она была моей дочкой, но не его…

Говорят, что папы любят девочек больше, передают им свой характер, свою любовь, ласку и заботу. Не знаю, почему Злате всего этого не досталось. И мне обидно за дочь до боли. Вспоминаю эти голубые бездонные глазки малышки, и грудина рвется в клочья.

Ну как же ты мог, Демид? Не полюбить золотую девочку…

Осознаю, что не хочется покидать кабинет, хотя я тут уже очень долго, и все пропитано мужем, его запахом. Но что-то держит. Словно я что-то могла забыть.

Никогда не заходила в кабинет мужа вне его присутствия, он не запрещал, конечно, но просто наводить порядки в его обители было бы неправильно. А сейчас одно желание — раскидать тут все к чертовой матери также как и в гардеробной.

Но я держусь…

Прохожусь в третий раз по столу тряпкой, смахивая пыль, хотя ее там уже нет, и как назло, случайно задеваю эту несчастную макулатуру. Бумаги падают на пол, на секунду ловлю себя на мысли, что может так все и оставить. Но все же опускаю на корточки, поднимая важные документы.

Глаз цепляется за клочок термобумаги, потому что в самом вверху виднеется название известного и довольно дорогого бренда.

Меня это не должно смущать, муж любит дорогие вещи, да и я не хожу в масс маркете. Однако, “Фурла”...

Такое он покупать не будет. Я знаю название каждого бренда и магазина, где он предпочитает одеваться. И даже имя его портного.

Выдергиваю чек из-под слоя бумаги, скинув их обратно на пол, потому что пальцы до боли сжимаются в кулаки и подрагивают.

Сумка из новой коллекци. Сорок семь тысяч. Цена не смущает, а вот подарок был явно не для меня.

А я ведь такую хотела на день рождения. Он точно знал, я показывала ему фото этой сумочки и говорила, что она мне нравится. Видать запомнил, а купил не мне.

Женская обида и ревность поднимаются откуда-то из недр, внутри все трясется и клокочет.

Ну почему какой-то сучке он подарил то, что хотела я? Мать его детей. Та, что была рядом семнадцать лет.

Я уже надрываю злосчастную бумагу, чтобы разорвать от ярости этот чек, как дверь распахивается.

Поднимаю взгляд и вижу недовольный прищур мужа. Сглатываю, ища слова внутри, чтобы высказать ему за всю боль. Но от вида любимого человека, хоть и предавшего меня, нас, я цепенею.

За что ты так, любимый?

— Я за документами, — он сипит, голос охрипший. Начинаю переживать, что вдруг он заболел, но одергиваю себя.

Меня это больше не должно волновать.

— Привет, — усмехаюсь, качая головой, — А помнишь, я тебе сумочку показывала, которую очень хотела? Ты еще сказал, что такая ерунда почти полтос стоить не может.

Демид недоуменно вскидывает бровь. Ждал истерик, а я тут про сумку…

— И? — он не соглашается и не отрицает.

— Ты ее купил.

— Диан, прекрати говорить загадками. Это утомительно.

Набираю в легкие побольше воздуха.

— Ты ее купил, — кладу чек на стол прямо перед ним, — Но не мне.

Обхожу мужа стороной, двигаясь к выходу. Жду, что хоть что-то скажет. Хотя бы, что ему жаль. Но он молчит.

Ладно, есть вещи куда важнее сумки. Например, дети.

— Демид, поговори с Леоном. Он в курсе твоих… — слова даются с трудом, — Твоих развлечений.

— И что я должен ему сказать? Взрослый парень уже. Разберется.

Я хочу уйти, но не могу промолчать. Как же цинично звучит его голос. До остервенения раздражает.

— Ему пятнадцать, Демид. И его одноклассник в школе рассказал ему, что видел его отца с другой женщиной. Может наш сын и умный не по годам, но он ребенок! — я повышаю голос, тыча пальцем в сторону мужа, — Имей совесть, раз ты натворил дел, то хотя бы перед сыном постыдись. Ты был всегда для него авторитетом. А сейчас что?... Ты знаешь, что он вчера пришел домой выпивший в час ночи? И не брал трубку!!! Ах, ну да, конечно… Откуда ж тебе знать, ты же у нас теперь вольная птица.