– Предметы, вызывающие подозрения, описываем и конфискуем. В том числе нужно установить законнность приобретения ценных предметов искусства. Этих африканских масок, в том числе. Знаю, некоторые племена не разрешают вывозить ценности за пределы своей территории.

– Пусть обиженный шаман из Зимбабве подаст на меня в международный суд.

– Подаст, не переживай. Я лично прослежу, чтобы подали, – кивает второй.

Обыск длится долго. У меня затекли руки. Я решаю их немного опустить и тут же получаю порцию непрошеного внимания.

– Девку обыскивали? Нет… Займусь.

– Осторожнее! – предупреждает Мирасов. – Она еще чистая девушка, деликатнее!

Мужчины пересмеиваются.

– Еще скажи, что целка. С тобой наедине. Целка. Насмешил. Мирасов… Или даже эта для тебя уже слишком старая, а? Наверное, мы просто не в том направлении роем! – кривится Сафин. – Кузьмин, позови Кулагину. Хватит просто так без дела сидеть, пусть девчонку осмотрит тщательнее. Заодно все данные запишет…

Унизительнее этого я ничего в жизни не испытывала, когда женщина с ехидным лицом начала совать мне пальцы в перчатке в рот, залезла в одежду, проверила все.

– Теперь нагнись и ноги пошире расставь.

– Что?! Зачем?

– Затем, что я осмотреть тебя должна. Везде, – неприятно улыбается. – В сказочку, что тебе такая мысль в голову не пришла, можешь кому-то другому рассказать. Ну же… Не хочешь, чтобы я тебя осмотрела, мужиков позову…

Ужасные минуты.

По-зор и унижение, которое я никогда не забуду.

Выхожу, едва не плача. Гадкое ощущение всюду.

– Ничего нет, – стаскивает перчатки.

– Ясно. Технику всю забираем и на выход.

– И надолго?

– Насколько потребуется!

Из дома Мирасова выносят предметы, один за другим, потом составляют протокол, он куражится, выводит всех из себя. Тянет время? Но зачем! Только бесит… Даже меня бесит! Меня из-за него всюду потрогали и даже… Фу, не хочу и думать о том, где эти тонкие пальцы лазили!

Финальный осмотр помещения.

Меня тоже требуют подписать протокол. Пытаюсь понять, о чем он, но ничего не понимаю на этом казенном языке.

Беру ручку и склоняюсь над листом бумаги.

– С пальцем что? – вдруг заостряет внимание на моем толстом бинте Кузьмин! Снимай…

– Палец порезала.

Я начинаю медленно разматывать бинт, сильно нервничая.

Внутри все леденеет от ужаса.

Я под бинт спрятала флешку. Под пластырь подковырнула незаметно.

Если сниму – все…

Палец начинает кровить, как только стягивающий бинт немного ослаблен.

– Не надо. Оставь… Поехали, парни. Ты… – на плечо ложится ладонь. – Едешь с нами.

– Блять, вы мой комп с коллекцией любимой порнухи сперли, еще и уборщицу угнать хотите! Изверги… Клининг хотя бы вызовите!

Мирасов паясничает, держится расслабленно, но взгляд… напряженный, давящий.

Он не сводит его с меня, а мне хочется реветь: во что меня втянул этот ужасный тип?!

Уже утро…

Я так и не поспала. Задница ноет от долгого сидения на деревянном плоском стуле. Писать хочется. Я стараюсь не привлекать внимания и молюсь, чтобы поскорее отпустили. Наконец, вызывают. Начинают мурыжить.

Задают вопросы сразу двое.

Один спрашивает, второй накидывает грозных тем. Потом меняются. Или оба разрисовывают мрачное будущее…

Начинаю плакать.

Жалеют…

Но недолго, снова мурыжат. На стол несколько раз падает толстый том каких-то законов.

– Не знаю, чего вы от меня хотите! Не знаю! – ору и вскакиваю, бросаясь бежать.

– Тише-тише. Ну ты чего, а? Разревелась. Мы же просто разговариваем, да? Повторим давай… – зачитывает имя фамилию отчество, дату рождения. – Откуда Мирасова знаешь? А вот же написано, официанткой в клубе работаешь. Он его купил… Бла-бла-бла… К девочкам, значит, пристает, и тебя тоже в постель затащил.