– Еще три дня – и вся Курляндия будет занята маршалом Макдональдом, – ласково сообщил он. – А теперь, сударь, коли вы разумный человек, можете последовать за мной в Митаву. Генерал Граверт военнопленных не обижает, тем более, вы, сударь, офицер.

И добавил ехидно:

– Ведь в одиночку вы воевать все равно не сможете.

Мач недоуменно уставился на гусара. Тот, потупив ясный взор, по всей видимости, обдумывал всерьез предложение баварца о сдаче в плен.

У парня даже рот приоткрылся.

С одной стороны, это решение сразу бы все упростило. Они втроем поехали бы обратно в Митаву – и не пришлось бы больше ломать голову, кто из них несет долгожданную свободу, а кто встал на пути к ней.

А с другой стороны – Мач и помыслить не мог, чтобы отчаянный гусар так просто принял предложение, даже по разумению деревенского парнишки, не знающего тонкостей военной чести, оскорбительное.

Вдруг Сергей Петрович резко вскинул свою бедовую голову, тряхнул чубом – и не успело улечься обратно на лоб взволновавшееся серебро, как баварец был ловко разоружен. Мач и не сообразил, как это гусару удалось выдернуть саблю из портупеи баварца и одновременно лишить его оставшегося пистолета.

Тот же от гусарской внезапной дерзости лишился дара речи.

– Шутить изволили, сударь! – звенящим голосом отрезал Сергей и, не глядя, кинул саблю пленника Мачу. – Или же впервые русского офицера вблизи видите. Так запомните же, сударь, что пока русский офицер жив, он помышляет не о почетной сдаче в плен, а о победе! Вот помрет – тогда другое дело…

По-военному четко поклонившись пленнику, гусар вскочил на Аржана.

– Управляй счастием, – подняв вверх указательный перст левой руки, поучительно сказал он на прощание. – Как учил Александр Васильич, один миг доставляет победу!

Мач поймал внезапно брошенную саблю лишь потому, что она ударилась ему прямо в грудь, чуть не выбив из рук пистолета. Он удержал клинок от падения локтями – и сидел на коне скрюченной загогулиной, пока Сергей Петрович, оценив положение, но удержавшись от комментариев, молниеносно не цапнул пистолет за дуло и не отнял это опасное оружие. Тогда Мач, не имея портупеи, просто взял саблю подмышку, и они рысью покинули баварца, ошалело глядевшего им вслед.

Тот же, опомнившись, покачал головой и негромко рассмеялся – возмущенный его предложением гусар напрочь позабыл отнять у него пакет с донесением… Сабель же в прусском корпусе, судя по этому добродушному смеху, было более чем достаточно.

– Так что же будем делать, Сергей Петрович? – спросил парень гусара, когда они отъехали достаточно далеко.

– Право, братец, не знаю, – задумчиво отвечал тот. – Однако ж господин в баварском мундире прав – в одиночку воевать нельзя. Попробую все же пробиться к своим.

– А кто этот, который вас учил? Про счастье? – поинтересовался Мач, потому что слова ему понравились, такими словами можно было удивить даже знающую множество присказок Качу.

– Александр Васильич? Ну, он не только меня – он всю русскую армию учил уму-разуму! – усмехнулся гусар. – Граф Александр Васильич Суворов… Ты, чай, и не слыхивал сего славного имени… Теперь будешь знать. И маршала Макдональда Суворов бивал! Думаешь, почему Бонапарт его на Москву не послал?

Гусар уставился на Мача – но тому, понятно, ответить было нечего.

– Он знает – Макдональд против русских слаб! – торжественно сам себе ответил гусар. – Все знают, как поляки и французишки из его корпуса удирали в Италии от наших донцов! Тому уж лет двенадцать, пожалуй, будет… Или все четырнадцать?..

Мач с недоверим выслушал гусара. Если Германия и Франция для него были как-то малореальны, то уж Италия и вовсе… Странным ему показалось также, что нашлась в лице какого-то русского графа управа на непобедимых наполеоновских маршалов, несущих народам свободу.