– И чего вам на ЭТОЙ стороне понадобилось? – спросил хозяин.

Кусочек мясца он из зуба таки выловил и теперь рассматривал вприщур.

– Мне понадобилось, Резван. Мне, – уныло покачал головой Энке.

– Старые горести или новые радости? – напряжения в голосе Резвана не убывало.

– В моей жизни одна горесть как была, так и осталась. Зато какая!

– Ты так и не избавился…? – хозяин осёкся, покосившись в сторону меланхоличного Лекса.

– При нём можно говорить всё, Резван. Он мне на сегодняшний день и отец, и мать и грозный хозяин.

– Лампа, стало быть, у него? – бывший палач расправил плечи и как бы невзначай подвинулся на край лавки.

– У него.

– Так давай его убьём, – простодушно предложил Резван. – Меня ты знаешь давно. Я ближе тебе, чем этот хитрый гяур. Лампу я заберу. Сейчас я крикну ребяток – и рук марать не надо. Они его…

– Прости Резван, но тогда мне придётся тебя убить.

– Так бы и сказал, что тебе этот бледный доходяга дорог, – пожал плечами Резван. – Прости, Манус Аспер, и как тебя там ещё. Энке кого попало другом не назовёт. Я правильно понял тебя, старый дэв: ты ему не раб, ты ему друг?

– Он пять лет сидел в пещерах Аджанты.

– Книжки читал?

– Угу. Искал, как мне помочь.

– Нашёл?

Взгляд Резвана сделался похожим на острый нож. Он весь подобрался. Такой секрет дорогого стоил.

Гости молчали. Энке насупился и тоже подобрался, будто перед прыжком. Длинноволосый Лекс, наоборот, расслабился и даже глаза прикрыл. В трапезной звенел комар. Или это было напряжение?

– Уважаю, – наконец выдохнул Резван.

И как бы сдулся: плечи опустились, расслабились руки; только головой качал, показывая всем видом, как восхищён.

– Пять лет в пещерах? Там же, говорят, холодно?

Можно было не отвечать. Ошибся человек, с кем не бывает, а потом смирился и признал собственную неправоту. Но Манус Аспер Лекс встрепенулся, поддержать разговор – зачем обижать гостеприимного хозяина:

– Врут! Там тихо, пыльно и душно. Только мыши шуршат.

– Ты ими питался, что так отощал?! – расхохотался Резван.

– Ими тоже приходилось.

Лекс не врал. Как-то в конце зимы лавиной накрыло тропу, соединяющую дальние пещеры с внешним миром. Два месяца, пока наводили висячий мост, оставшийся в полном одиночестве книгочей три раза в день ловил мелких грызунов, варил их и ел. Мыши, кстати, быстро сообразили, что к чему. Они так наловчились прятаться, что Лекс начал примериваться к некоторым не самым ценным книгам из телячьей кожи. Гадость, конечно, а что делать? И съел бы. Но мост навели, и река жизни вошла в обычное русло.

– Так вы сюда случайно свалились или как? – осторожно поинтересовался Резван, не желая ещё больше испортить ужин.

Гости переглянулись.

* * *

Мир, или ойкумена, как всем хорошо известно, делится на сектора. Как только их ни называли: и отражениями, и тенями, и параллельными пространствами, и гранями. Последнее, кстати, было ближе всего к истине. Переходы с плоскости на плоскость существовали в пространстве и времени. Приловчившись, можно было легко пересекать границы секторов – переходить разделительную кромку.

Существовало несколько граней, в пределах которых Лекс и Энке чувствовали себя достаточно свободно. И жили бы там, поживали себе спокойно, благо для того имелись все предпосылки. Могли вообще осесть и делать, что душе угодно, если бы ни одно печальное обстоятельство, уходящее корнями в такую древность, какую при добрых людях и упоминать-то неприлично – примут за пустобрёха.

Энке, собственно, был не совсем человек. Точнее – вовсе не человек. Энке был джинном. И как все джинны в молодости любил играть. Очень давно, Лекса тогда ещё и в помине не было, Энке неудачно сыграл в орлянку с одним магом. Ставкой в игре была его свобода. Хитрый маг не уточнил время, на какое джинн поступал в его полное распоряжение, а юному Энке ума не хватило спросить.