Профессор Бинстед держал в руке фарфоровую статуэтку тончайшей работы. Она изображала воина домундирной эпохи с копьем в руке, нацеленным на противника, который, судя по победному выражению на лице воина, был куда плюгавей его.

– Откуда она у вас?

– Эта? Мосан, мой агент, нашел ее в лавочке в Ист-Сайде.

– А где другая? Должна быть и другая. Эти штучки всегда парные. И поодиночке никакой цены не имеют.

Чело мистера Брустера омрачилось.

– Я знаю, – сказал он коротко. – Мосан ищет вторую повсюду. Если вы на нее наткнетесь, даю вам карт-бланш приобрести ее для меня.

– Должна же она быть где-то.

– Да. Если найдете ее, о цене не беспокойтесь. Я уплачу любую.

– Учту, – сказал профессор Бинстед. – Она может обойтись в немалую сумму, полагаю, вы это знаете.

– Я же сказал вам, цена мне безразлична.

– Приятно быть миллионером, – вздохнул профессор Бинстед.

– Второй завтрак подан, сэр, – доложил Паркер.

Он уже встал в монументальной позе за стулом мистера Брустера, но тут в дверь постучали. Паркер прошествовал к двери и вернулся с телеграммой.

– Вам телеграмма, сэр.

Мистер Брустер беззаботно кивнул. Содержимое блюда под крышкой оправдало возвещавший о нем аромат, и он не собирался отвлекаться по пустякам.

– Положите ее, Паркер. И можете идти.

– Слушаю, сэр.

Камердинер удалился, и мистер Брустер вновь приступил к трапезе.

– Вы не хотите ее прочесть? – спросил профессор Бинстед, для которого телеграмма была телеграммой.

– Подождет. Я получаю их с утра до вечера. Наверное, от Люсиль. Сообщает, каким поездом вернется.

– Она приезжает сегодня?

– Да. Была в Майами. – И мистер Брустер, уже воздав должное содержимому блюда под крышкой, поправил очки и взял конверт. – Я рад… Боже мой!

Он уставился на телеграмму, разинув рот. Его друг участливо осведомился:

– Надеюсь, никаких неприятных известий?

Мистер Брустер странновато побулькал.

– Неприятных известий. Неприятных… Вот, прочтите сами.

Профессор Бинстед, входивший в троицу самых любопытных людей Нью-Йорка, взял листок с искренней благодарностью.

– «Возвращаюсь Нью-Йорк сегодня с милым Арчи. С горячей любовью от нас обоих. Люсиль», – прочел он вслух и выпучил глаза на своего гостеприимного хозяина. – Кто такой Арчи?

– Кто такой Арчи? – скорбным эхом отозвался мистер Брустер. – Кто такой… Именно это я и хотел бы знать.

– «Милый Арчи», – повторил профессор, размышляя над телеграммой. – «Возвращаюсь сегодня с милым Арчи». Странно!

Мистер Брустер продолжал смотреть прямо перед собой. Когда посылаешь единственную дочь погостить в Майами свободной, как ветер, а она в телеграмме упоминает, что обзавелась каким-то милым Арчи, вас это, естественно, ошеломляет. Он одним прыжком вскочил из-за стола. Ему пришло в голову, что всю последнюю неделю он крайне небрежно проглядывал почту (дурная привычка, когда он бывал особенно занят) и утратил связь с текущими событиями. Теперь ему вспомнилось, что несколько дней назад от Люсиль пришло письмо, а он отложил его, чтобы прочесть на досуге. Люсиль была чудеснейшей девочкой, чувствовал он всем сердцем, но ее письма с курортов редко содержали новости, которые требовали безотлагательного с ними ознакомления.

Он кинулся к своему бюро, порылся в бумагах и нашел то, что искал.

Письмо оказалось длинным, и несколько минут, пока он переваривал его содержание, в комнате царила полная тишина. Затем, тяжело дыша, он обернулся к профессору:

– Боже великий!

– Что? – быстро спросил профессор Бинстед. – Что случилось?

– Святые небеса!

– Ну?

– О Господи!

– В чем дело? – вопросил профессор в смертной муке.