– Октябрина, я же вам сказал не трогать…

– Откуда мне было знать, что этот проклятое зеркало окажется порталом! – вырвалось у меня, и я тут же прикусила язык.

Лупа, запрыгнул на колени, уткнувшись мордой в мои кружева. Его черный хвост метнулся в сторону массивного зеркала в позолоченной раме, где наше отражение казалось призрачным пятном среди роскоши.

На стенах висели портреты: Пётр I с орлиным взором, Екатерина в жемчугах… А между ними – незнакомый мужчина в алом кафтане, вероятно, тот самый князь, чьё имя мы даже не знали. Мебель – резные кресла с гнутыми ножками, лакированные столики с фарфоровыми безделушками – кричала о богатстве, нажитом на торговле пенькой или железом. В воздухе витал сладковатый аромат – смесь розовой воды, пороха и страха.

– Нужно сначала думать, а потом прикасаться к таинственным артефактам! – процедил Виктор, поднимаясь из кресла с грацией медведя на балу. Его камзол, перешитый наспех из чужого гардероба, топорщился на плечах. – Вы же должны понимать, что такие артефакты не терпят…

– Не надо мне читать нотации! – воскликнула я, нежно поглаживая Лупу дрожащей рукой. Кот мурлыкал, словно для него путешествие на три века назад было обычным делом. – Как же мы вернёмся?

Пока я размышляла об этом, Виктор подошел к окну, за которым открывался вид на ухоженный парк с геометрически ровными аллеями и фонтаном в центре. Небо было затянуто серыми облаками, и воздух казался более тяжелым и влажным, чем в наше время.

– Для начала – следовать за слугой, – вздохнул Виктор, поправляя шпагу на поясе – бутафорскую, как я надеялась. – Если мы сейчас начнём выделываться, нас запросто сочтут шпионами или… того хуже.

Он кивнул в сторону окна, за которым виднелись конные патрули в мундирах Преображенского полка.

Горло сжалось. Шпиономания Петровской эпохи – не миф. Доносы, пытки, головы на колах… Я встала, едва не запутавшись в шлейфе. Виктор протянул руку, но я отшатнулась – его пальцы пахли табаком и чем-то чужим.

– А как же Лупа? – спохватилась я, заметив, как кот устроился в княжеском кресле, умывая лапу с видом монарха.

– Пусть пока остаётся здесь, – буркнул Виктор, подходя к двери. – Нам нужно выяснить, кто мы здесь, почему вас так возжелает видеть какой-то князь.

Я скрестила руки на груди, ухмыльнувшись.

– Подождите… Вы что, ревнуете меня?

– Ни капельки, – прорычал Виктор, выпрямляясь так резко, что его острие шпаги царапнула об паркет, словно выстрел. Его взгляд – холодный, острый, как клинок – медленно прополз по мне, от макушки, утянутой в тугой шиньон, до кончиков туфель, впившихся в ковёр с гербами. – Я боюсь, что мы вообще не вернёмся обратно.

Слова упали в тишину зала, где даже воздух казался спёртым от тяжести бархатных драпировок. Я прищурилась, чувствуя, как костяные пластины корсета вгрызаются в рёбра, будто петля палача. Шёлк платья, ещё утром казавшийся роскошным, теперь жёг кожу, а кринолин – этот проклятый каркас! – цеплялся за ножки стульев, будто живой.

– А мне кажется, вы ревнуете! – выпалила я, скрестив руки так резко, что жемчужные бусы на шее застучали, будто кости в погребальном танце. Голос дрожал, выдавая страх, который я топила в дерзости. Чёрт бы побрал моду Петра Великого – весь этот европейский шик, словно нас кроили под голландских кукол!

Виктор шагнул вперёд, и я отпрянула, запутавшись в юбках, от которых пахло лавандой и чужой историей. Его камзол, расшитый серебряными нитями, блеснул в свете люстр – слепяще, нарочито, как доспехи.

– Октябрина, мы не знаем, с чем имеем дело, и это во-первых…