— Клин клином? — Я нервно хохотнула.

А память услужливо подкинула картинку с мужскими мускулистыми руками, длинными пальцами и татуировками от запястий до плеч.

От одной мысли по телу будто ток пустили. Казалось, волосы вот-вот одуванчиком распушатся. Но я быстро взяла себя в руки.

— Свет, мне уже не восемнадцать. Не будет никто ради женщины с ребенком в рыцаря играть. Подобное только в книжках бывает.

— Ты так говоришь, словно тебе не двадцать шесть, а пятьдесят, — фыркнула соседка. — Это у тебя собственная мамашка в голове сидит и глупости всякие суфлирует. Узнаю ее философию!

— С моей удачей...

Грустно глянув на конверт, я обхватила себя руками.

— Хреновая у тебя удача. Наследственность... кармическая, наверно! А мужик, если правильный... — Света сощурилась. — Он бы и жизнь скрасил. И мамку из головы выгнал. И карму прочистил.

— Как дымоход?! — вырвалось у меня, и щеки опалило румянцем.

— А это уже, как ты бы позволила.

Света лукаво улыбнулась мне. Махнула рукой. И будто тоже резко захотела чая, потянулась за второй кружкой.

***

После ухода Светы конец дня и ночь пролетели под девизом: «Не думать ни о каких трубочистах, снегоуборочных машинах и руках с татуировками».

Справиться с этим было не так просто. Две встречи с Бояриновым не прошли для меня бесследно. Тело вдруг вспомнило, что такое желание, и вместе с подсознанием мучило до утра неприличными снами.

А нервная система исполнила настоящий концерт. Одна часть меня, как одинокий рояль, играла о том, что я дважды поступила правильно. Только побег! Только спасение!

Другая часть, как ударные, винила, что не устроила этому похотливому самцу Содом и Гоморру. С лекцией о половом воспитании и профилактическим ударом по причинному месту.

Третья — жалобными скрипками пиликала, что вообще-то в нахальных лапах было сладко и горячо.

Сражаться со «сладко и горячо» оказалось сложнее всего. Муж был у меня первым мужчиной и последним... либо, как любила говорить Валя — крайним. Мне не на что было жаловаться в постели. Мы не прятались под одеялом. Не стыдились пробовать новое.

Но после одних только поцелуев с Бояриновым теперь казалось, что вся моя предыдущая сексуальная жизнь — невинный петтинг.

Я и представить раньше не могла, что способна завестись от грубого мужского напора. От бессилия, когда наглые руки сминают тело, а опытные губы превращают мозг в желе. Никогда не была для мужа такой влажной, какой стала всего за пару минут жесткой ласки у стены.

Горько было от таких открытий. В соседней комнате спала дочь, а я каталась по кровати, пытаясь найти удобную для сна позу, и гнала неправильные мысли из головы.

Бранила себя за слабость.

Как мазохист окуналась в воспоминания.

И снова гнала некоторые прилипчивые, слишком пошлые образы.

***

Первый закон природы — «За все нужно платить» — сработал на мне безотказно.

Утром в зеркале отразилось самое настоящее разбитое корыто. Словно секс был не во сне, а в реальности, волосы напоминали воронье гнездо. Под глазами залегли тени. А цвет лица с «загар московский зимний» сменился на «болезненный серый».

Такую «красавицу» никто не стал пытать в садике, почему Маша отсутствовала целых два дня. Мой собственный босс, директор школы, утром прошел мимо, словно не узнал. А ученики вели себя удивительно смирно.

Никто не изображал обострение склероза, не просился в туалет каждые пятнадцать минут и не ныл из-за домашнего задания.

Если бы день до конца прошел так же спокойно, наверное, можно было бы порадоваться за себя. Но, как только я вернулась домой, в гости нагрянула Валя.