Удар по вытянутой руке – локтем сверху, коленом снизу. Хрустнули кости. Схватившись за изувеченную руку, нападающий завопил, роняя нож.

Уловив движение за спиной, я ушел с линии атаки в сторону – подкравшийся сзади противник вместо меня ударил арматурой сугроб.

Поднырнуть под замахнувшегося противника слева. Отвесить ему апперкот в челюсть. Клацнули зубы. Башка запрокинулась. Он начал заваливаться назад, махая руками и стараясь удержаться за воздух. Вот тебе ускорение – я ударил его прямым в нос. Есть! Этот не боец. Минус два.

Оставшиеся двое поняли, что я опасен, и наступали единым фронтом, плечом к плечу, тыкали в меня арматурой, будто прощупывая.

Атаковали они стремительно. Тот, что справа, поддел снег сапогом и швырнул мне в лицо, но я повернулся боком, и им не удалось меня ослепить. Отшатнулся от прута. Схватил бьющего за запястье, сдавил его – пальцы разжались, и арматурина выпала. Следующий удар – толчок в затылок ладонью и встречный коленом в лицо. Хрясь!

Четвертый их товарищ пятился, выставив перед собой дрын, как крест перед Вием.

– Отвали, падаль! – крикнул он. Его подельник скрывался в тени, где били женщину, и отступающий заорал ему: – Руся, твою мать! Этот черт махаться умеет!

Движение в черноте. Очертания силуэта. Выпростанная вперед рука…

Не умом, чутьем я определил, что у него пистолет, и рыбкой нырнул за сугроб. Грохнул выстрел, еще один. «Если ты слышишь выстрел, значит, эта пуля не твоя».

Я заозирался в поисках убежища, ведь от пули меня никакая реакция не спасет. Ничего, только сугробы.

– Подох? – спросил стрелок, которого звали Русей.

– Хрен знает, – отозвался мужик с арматурой. – Не видно ни хрена!

Хруп-хруп-хруп – прохрустел снег под ногами чуть в стороне. Я лежал неподвижно.

– Так глянь.

– Сука, долбанулся? Валить надо, пока менты не…

Воцарилась напряженная тишина, лишь скулил вор со сломанной рукой, а потом вдруг – всхлип, удар, выстрел. Глухой звук падения – как мешок картошки уронили.

Я выглянул из-за сугроба. Два силуэта сцепились друг с другом. Вор с арматурой бежал на помощь подельнику. А я рванул спасать неизвестного, выбившего пистолет из рук моего несостоявшегося убийцы.

Подхватил обломок пеноблока. Метнул в замахнувшегося вора – попал в голову. Не вырубил его. Но нескольких секунд хватило, чтобы подбежать к дерущимся и отправить в нокаут последнего со словами:

– Третий лишний.

Остался стрелок, связанный боем с… женщиной. Даже скорее девушкой с распухшим и окровавленным лицом. Как неплохой борец, она обхватила его ногами и закрылась, а он тщетно пытался расковырять защиту. Вытащив пистолет из снега, я долбанул рукоятью его по затылку – крякнув, он повалился на девушку в красном пуховике.

Запихнув пистолет в карман, я стащил с девушки тушу преступника и спросил у нее:

– Ты в порядке?

Впрочем, и так ясно было, что девушка не в порядке: нос наверняка сломан, кровища так и хлыщет, глаз подбит. Не ответив, она перевернулась, ткнулась лицом в снег, окрашивая его алым, и мелко затряслась.

Понимая, что расслабляться нельзя, и поглядывая по сторонам, я обнял ее за плечи и прошептал:

– Ну, успокойся. Все позади.

– Как же я теперь… на турнир, – проскулила она, тряхнула головой и вдруг затихла.

– На турнир? – переспросил я.

Перевернув девушку, я с трудом узнал Дарину, с которой познакомился в «Динамо». То есть Рину.

– Зачем же ты в это влезла, дуреха? – проговорил я.

– Сторож… скорую… – прохрипела она, закатила глаза и обмякла.

Нахлынула паника, я испугался, что девушка умерла, расстегнул молнию залитой кровью куртки, нащупал пульс: нет, Дарина дышала, и сердце билось сильно, ровно. Повернув ее голову набок, чтобы не захлебнулась кровью, я глянул на поле боя, где в неестественных позах замерли тела. Вор со сломанной рукой вскочил и рванул к дыре в заборе, я в несколько прыжков догнал его и придушил.