Отвешивает шутливый реверанс, а потом снова в стол упирается.

– Простите, моя королева. Совсем забыл, что с вами не пристало…

У Поли моментально щеки вспыхивают от воспоминаний, что ему «пристало» было с ней делать. И как она от удовольствия умирала, когда он матерился во время их грязного секса.

Никогда больше и ни с кем, выбранным ею добровольно, Полина не ловила столько кайфа. И никогда не поймает.

Это осознание бьет по голове новым приступом отчаянья.

Она не хочет до сих пор так по нему сохнуть.

После всего тряпкой быть не хочет.

Он спокойно готов подложить её под Костю. И посрать, что по её же просьбе. На всё посрать.

Не только жизнь жестокая. Он тоже с ней жестокий.

– Ты пришел ёрничать? – Полины глаза сужаются. На лице Гаврилы каменная маска. Он слишком спокоен и сконцентрирован.

– Как всё прошло, я же спросил? – обращается, как к маленькой. Медленно и терпеливо. Полина же фыркает и снова тянется к стакану.

Второй осушает с той же жадностью. Будто это может снизить температуру кипящей крови.

– Отлично прошло, Гаврил… Отлично. Я Косте понравилась, Костя мне тоже. Договорились… О всяком…

Сейчас Полина даже не вспомнит, о чем. И понравилась ли Косте – понятия не имеет. Он никаких признаков симпатии не выказал. Но это и хорошо. Полине по-детски хочется верить, что им удастся как можно дольше сохранять прохладный нейтралитет. Но Гаврилу хочется вывести из себя. Зачем-то.

– Ты можешь отказаться, если хочешь… – Гаврила даже не думает взгляд отводить или хотя бы делать его менее сверлящим. Он прибивает тело и голову Полины к несуществующей стенке. Не дает ни отвести, ни оторваться.

Полина как на экзамене. Гаврила ждет от нее каких-то определенных ответов. Но она отчаянно хочет завалить.

– Зачем? Меня всё устраивает, – передергивает плечами, отвечая показушно равнодушно.

Видит реакции, ей кажется, до сих пор умеет каждую читать. Гаврила недоволен, злится. Только вот с чего вдруг?

Хотел бы – она с ним была. Он не хотел. Обманул и бросил. Оставил разбираться одну.

Она разобралась, как умела.

– Я не вымогала у тебя помощи, ты сам предложил…

Полина напоминает то, что Гаврила и сам наверняка прекрасно помнит. Это же его слова: «если не захочу помогать – откажу, не волнуйся».

– Я ошибся, Поль… Увидел, подумал, не изменилась совсем. А теперь вижу…

На её претензию Гаврила не отвечает. А вот свое никому не нужное замечание озвучивает.

Оно взрывает изнутри, выходит с новой дрожью и горящими ушами. В ответ тут же хочется выплеснуться.

Благодаря ему она изменилась. Благодаря его ебучим наркотикам. Благодаря тому, что его пристрастие сделало из неё детоубийцу.

Она на своих плечах все годы крест этот несла. А он спокойно жил, кажется…

– Не нравится? Дверь там, – Поля взмахивает рукой, даже не глянув в сторону. На Гаврилу смотрит. У самой глаза блестят. И у него вспыхивают. – Ты отлично умеешь валить, Гаврила. Фить – и ветром сдуло.

Её уколы задевают, Поля не сомневается, но удовольствия это не доставляет. Колоть сильнее хочется.

– А если он захочет… Рожать же придется… – Гаврила снова не отвечает. Говорит что-то свое. От его слов – гадко. Ей еще тогда гадко было, когда она так спокойно и безразлично говорила Гордееву, что с этим проблем не будет.

А на самом деле она просто уже настолько в болоте, что ведром трясины больше, ведром меньше, какая к черту разница? Она от любимого уже не родила. Но ей же тоже нужно хотя бы кого-то любить?

Это в его роду проклятье. В её роду проклятий нет.

– Придется – рожу.

Полина отвечает холодно. За её словами следуют тишина. Гаврила долго смотрит в её глаза, а потом закрывает свои. Сглатывает. Дышит.