– Для обучения идеальный инструмент не требуется. Так что, пожалуй, закажу первый у Метана, а пока буду обучаться, доставят барбитон с Коса.

Геспер улыбнулся:

– Хороший план. Расскажи, когда ты впервые услышал кифару?

И я с удовольствием описал ему тот волшебный день во дворце Клавдия, день моего знакомства с Терпнием.

– Я тогда спросил его, смогу ли брать у него уроки, когда подрасту, и он сказал – да. Никто из нас и не думал, что время пролетит так быстро. – Я немного помолчал и произнес: – Терпний, хвала всем богам, пережил Великий пожар.

– Мы должны помнить о том, что было спасено, оплакивать потери и благодарить…

Тут в комнату быстро вошел стражник, и Геспер умолк.

– Тигеллин настаивает на встрече с императором, – доложил он.

– Впусти его, – велел я и встал.

В комнату решительным шагом вошел Тигеллин с пачкой документов в руке. Подойдя ко мне, он чуть ли не ткнул меня этими документами в грудь. Я спокойно их взял и положил на стол.

– Цезарь, полагаю, тебе лучше их просмотреть! – резанул преторианец. – Это крайне важно.

– Тигеллин, я ценю твое рвение, но сейчас уже поздно и у меня нет никакого желания просматривать документы.

Преторианец схватил со стола один из них:

– Прочти хотя бы вот этот! Впрочем, в этом нет нужды – я могу пересказать тебе его содержание. Сеть забросили шире, отловили еще множество христиан. Как раз к казням поспели. Так что теперь можно сказать, что мы отловили большинство. И один из них укрывается у тебя «под крылом». Вот он! – С этими слова Тигеллин подскочил к Гесперу и, схватив того за плечо, рывком поднял на ноги.

– Что?! – опешил я.

– Он с ними. Один из признавших вину назвал его имя. И среди прислуги Поппеи есть еще несколько таких же.

Не слушая Тегеллина, я посмотрел на Геспера:

– Это правда?

– Да, цезарь.

Это было за пределами моего понимания.

– Но как такое может быть?

– Ты думаешь, что артист не может быть христианином? – вопросом на вопрос ответил Геспер. – И что же, по-твоему, может этому помешать?

– Они… Они – враги государства!

– Неужели ты веришь в эту ложь? Говорю тебе: мы не враги государства.

– Тогда почему люди постоянно об этом твердят? – продолжал давить я.

– Ты, как никто другой, знаешь, что людская молва и истина – это далеко не одно и то же. В конце концов, люди говорят, что это ты поджег Рим. Правда ли это? Нет.

Тигеллин махнул стражникам:

– Уведите его!

– В моем дворце я отдаю приказы, – остановил его я. И снова повернулся к Гесперу. – Я знаю, что ты не участвовал в поджоге Рима. Тебе не обязательно присоединяться к остальным. Ты невиновен.

– Если не присоединюсь к ним, тогда действительно стану виновным. Но не в том, что разжигал пожар, а в том, что оставил Иисуса. А я скорее умру, чем пойду на такое. Так что пусть меня арестуют.

У меня голова шла кругом. Бред какой-то! Почему он так стремится навстречу своей гибели?

– Если ты признал, что, не открывшись как христианин, оставишь Иисуса, почему не заговорил раньше? Почему молчал все это время?

Ну вот теперь я его поймал! Он определенно хотел жить.

Геспер улыбнулся. А я вспомнил Павла – у того была такая же отрешенная улыбка. Что они за люди? Что в них вселилось? Что ими движет?

– Иисус говорил нам: «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой»[73]. Гонения и травля – это не то, к чему мы стремимся. Но когда гонители нас настигают, мы должны сохранять твердость.

– Не понимаю, что это значит?

– Мы без страха признаем – кто мы и за кем следуем. Иисус говорил: «Всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцом Моим Небесным. А кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцом Моим Небесным»