Увидев Иманта, все это сборище зашевелилось, негромко загалдело. Я даже явственно услышал:

– Вас здесь не стояло!

Уж не мне ли сие адресовано, подумал я, потому что Степашина, ухватила меня за предплечье, тащила за собой по узкому коридору с явным намерением устроить мне прием вне очереди.

Перед дверью с табличкой «Главный редактор» она остановилась, достала из сумочки ключ, открыла кабинет и первой вошла туда. Второй оказалась черноволосая, редкостно уродливая женщина с худющим лицом и глазами навыкате. А потом одновременно протиснулись и мы с Имантом. Черноволосая немедленно захлопнула за нами дверь.

Оказалось, это и была Леонтина.

Говорят, старые цыганки делаются уродливыми до чрезвычайности. Если Леонтина действительно была цыганкой, лет бы я ей дал по меньшей мере триста восемьдесят шесть.

Имант уверенно подошел к большому столу, как видно – редакторскому, уселся поплотнее и всем видом показал, что готов к приему посетительниц.

– Прогноз личный – сто рублей, по снимку – полтораста, – строго сообщила мне Леонтина. Она уже поставила на маленький столик, примыкавший к большому, раскрытую сумку для денег.

– Вот и прекрасно, – ответил я. – У меня таких капиталов нет, я пойду!

Поняв, что я пытаюсь удрать, Имант привстал и сказал «т-т-т!» Ему непременно хотелось порадовать меня грядущими неприятностями!

– Леня, ты же видишь, – вмешалась Степашина. – Он сразу настроился на волну. Давай переводи поскорее!

– Садитесь напротив него! – приказала Леонтина, а сама села в торце стола, всем видом показывая: готова улавливать мельчайшие нюансы!

– Т-т-т! – потрясая перстами где-то возле огромных глазищ, как бы показывая, что из них, из глазищ, нечто грозное исходит, провозгласил Имант. И сделал жест, как будто разгонял скопившийся над столом туман.

Затем он как бы обвел рукой контуры женского тела и возвел глаза к потолку. Далее в прямой последовательности:

схватился за голову;

сказал «т-т-т-т-т!»

описал перстом несколько кругов и потыкал меня в то место, где грудь переходит в живот;

поскреб рукой стол наподобие кота, закапывающего экскременты;

сказал «т-т-т», но с вопросительной интонацией;

показал четыре пальца.

– Моя твоя не понимай, – на всякий случай попроще выразился я.

– Но это же элементарно! – воскликнула Леонтина. – У вас были крупные неприятности с начальством.

– Начальница, кажется, женщина, – добавила Степашина.

– Две женщины! Но это уже позади, хотя были определенные потери.

– Вы лишились денег! – Степашина явно претендовала на более точный вариант, но Леонтина была по части ты-ты-тыканья поопытнее.

– Не денег, а устойчивости, что ли. И любимая женщина вас бросила.

– Она, скорее всего, ушла к другому… – начала было Степашина, но Леонтина явно отслеживала мельчайшие, микронные изменения моего лица.

– Ее разлучили с вами, но другого Имант возле нее пока не видит.

– Видит!

– Не видит!

Я забеспокоился – неужели хоть четверть той чуши, что пишут в «Отчем доме» про ясновидящих, – правда?…

– Время идет, а вы не можете ее забыть. И не скоро сможете, – продолжала Леонтина. – Из-за нее вы влипли в какую-то историю. Мужчина… да, мужчина, который находится на службе, втянул вас в опасное дело, он пытается разобраться с вашей помощью в чем-то… Имант даже не может точно понять, в чем, но вам лучше вовремя отойти в сторону. Он боится для вас зла, большого зла от служебного мужчины. В течение или четырех дней, или четырех недель. Он удивляется, как вы сами этого не видите?

Чтоб я сдох – цыган имел в виду Ваську и пряжку на его ментовском ремне!